– Ты куда, детка?

– Погуляю.

– Сейчас папа приедет, будем ужинать.

– Не хочется, голова болит.

– Ну хорошо, только недолго. Пойдешь в парк? Смотри, осторожнее.

Данила не ответил. Мать, только не начинай… детка… очень люблю, когда тебя принесли такого крохотного в одеяльце…

О своем появлении на свет Данила знал массу ненужных подробностей. Сморщенное личико, волосенки на голове, и самое главное – зубы. Оказывается, он родился уже с зубами – с двумя-тремя малюсенькими молочными клыками. Мать отчего-то это так умиляло, так умиляло. Она взахлеб по телефону могла часами рассказывать старым питерским своим подругам еще по институту, как Данила, когда она кормила его грудью, кусал… Он кусался…

Данила однажды представил себе, как это было. И что-то произошло. Случилось – один в один такое же, как, бывало, смотришь в Интернете тайком порнушку. Пришлось даже в туалет метнуться. А потом сидеть с пылающими щеками в гостиной, задыхаться, гадать – заметил ли отец, заметила ли она…

– Данила, а разве парк уже не закрыт? Семь часов. И погода портится.

Данила и на это не ответил матери. Хлопнул входной дверью, скатился по лестнице, выскочил за ворота.

В парк Архангельское он никогда не ходил через главные ворота, где была касса и продавали билеты. У него был свой путь туда. Он открыл его для себя еще зимой. Правда, тогда навалило высокие сугробы и преодолевать ограду было легко. Но потом он нашел липу, растущую у ограды. Взобраться на нее было пара пустяков, а уж затем как по мосту. Ловкости ему было не занимать.

Зелень и свет. Зелень майская, свет вечерний. К тому же погода и правда подвела: серое облако – первое в нескончаемой череде облаков, появившихся неизвестно откуда, зацепилось за шпиль башни, венчающей Старый дворец. Данила по аллее быстро дошел до террас, взобрался наверх. Вот здесь хорошо, далеко видно – луга, поля, рощи, весь парк как на ладони. Это место…

«Хорошо бы тут остаться насовсем, – думал Данила. – И жить бы здесь». Не в этом скучном дворце-музее, где тетки-смотрительницы заставляют надевать безразмерные войлочные тапки, а тут, в парке… в этом парке…

Ночью, когда светит луна.

И в сумерках, когда туман ползет с реки.

И днем, когда начинает накрапывать дождь.

Когда пропадают толпы туристов, когда охрана запирает ворота, когда все уходят, прячутся по домам…

Это хорошо или плохо, когда тебя все боятся?

Гуляющие в парке спешили к выходу: молодые мамы с колясками, стайка девиц. Данила провожал их взглядом. Первые капли дождя заставили его спуститься и нырнуть в боковую аллею.

Белые статуи, мокрый мрамор, темные стволы лип. Данила натянул на голову капюшон – дождь, а ему нипочем. Вот искусственный грот, если там затаиться, а потом выскочить с криком, то, возможно, те, кто будет мимо проходить… те девчонки, которые вчера играли тут в бадминтон, в обморок хлопнутся или же обо…ся – вот будет умора!

Они будут визжать, но их никто не услышит. А он…

То, что он видел на экране во всех этих «биллах», «квантах», «бондах», «чужих», то, что было на мониторе, когда он самозабвенно играл, жил там, в виртуале компьютерной игры, – ВСЕ ЭТО сейчас плескалось, как море, где-то там, далеко внутри, куда лень было заглядывать. Все это он уже проходил, как алгебру. Все это было уже надоевшим и пресным.