– Вы теперь носите с собой револьвер?
– Нет, у нас в миссии запрещено…
– Но вы ведь на секретной службе?
– Какая разница? Если на меня захотят напасть, револьвер не поможет. Притом я слеп, как курица. В университете меня прозвали «Летучая мышь» за то, что я ровно ничего не вижу в темноте. Как-то раз мы дурачились… – Он снова пустился разглагольствовать. Я подошел к окну.
Против моего дома стоял велорикша. Мне показалось, что это уже другой, хотя все они похожи друг на друга. Может, тот и в самом деле ждал седока. Безопаснее всего Пайлу будет в миссии. После того как я дал условный сигнал, они, наверно, успели составить свой план на вечер, – он был связан с мостом в Дакоу. Не знаю, почему они выбрали этот мост. Не будет же Пайл так глуп, чтобы поехать через него после захода солнца? А с нашей стороны мост всегда охранялся вооруженной полицией.
– Обратите внимание, что сегодня разговариваю я один, – сказал Пайл. – Не знаю, почему…
– Ничего, – сказал я. – Говорите. Мне хочется помолчать. Не отменить ли нам ужин?
– Не надо, прошу вас. Мне показалось, что вы больше не хотите иметь со мной дело с тех пор… ну, в общем, понимаете…
– С тех пор, как вы спасли мне жизнь, – сказал я и не смог подавить боли, которую сам себе причинил.
– Нет, я не о том. А помните, как мы тогда по душам поговорили? Будто это была последняя ночь в нашей жизни. Я многое тогда о вас узнал, Томас. Мы смотрим на вещи по-разному, но, наверно, для вас это правильно – ни во что не вмешиваться. Вы стояли на своем до конца; даже когда вам размозжило ногу, вы и то оставались нейтральным.
– Рано или поздно наступает перелом, – сказал я. – И ты не можешь устоять перед напором чувств.
– Для вас он еще не наступил. И вряд ли когда-нибудь наступит. Я вот тоже никогда не переменюсь… Разве что после смерти, – добавил он весело.
– Даже после того, что было утром? Неужели и это не может изменить ваши взгляды?
– Война требует жертв. Они неизбежны. Жаль, конечно, но не всегда ведь попадаешь в цель. Так или иначе, они погибли за правое дело.
– А если бы речь шла о вашей старой няньке, которая пекла пироги с черникой? Что бы вы сказали тогда?
Он не ответил на мой выпад.
– Можно даже сказать, что они погибли за Демократию.
– Не знаю, как перевести это на язык вьетнамцев… – И вдруг я почувствовал страшную усталость. Мне захотелось, чтобы он поскорее ушел и поскорее умер. Тогда я смогу начать жизнь сызнова, – с той самой минуты, когда он в нее вошел.
– Вы, верно, никогда не будете относиться ко мне серьезно! – посетовал Пайл с тем мальчишеским задором, который припас, как назло, для этого вечера. – Знаете что? Фуонг пошла в кино, давайте проведем весь вечер вместе. Мне как раз нечего делать. – Казалось, кто-то специально подбирает для него слова, чтобы отнять у меня всякую возможность к отступлению. – Почему нам не сходить в «Шале»? Я там не был с той самой ночи. И кормят никак не хуже, чем во «Вье мулен», и музыка играет.
– Мне вовсе не хочется вспоминать ту ночь.
– Простите, Томас. Я бываю глуп, как пробка. А что вы скажете насчет китайского ресторана в Шолоне?