– Привет, Томас, – сказал он.

– Привет, Пайл. Как вы сюда попали?

– Встретил Домингеса. Он нес вам почту. Я попросил разрешения вас подождать.

– Разве Фуонг что-нибудь здесь забыла?

– О, нет, но Джо сказал мне, что вы приходили в миссию. Я решил, что нам удобнее поговорить с вами здесь.

– О чем?

Он растерянно махнул рукой, как мальчик, который, произнося речь на школьном торжестве, никак не может подобрать взрослых слов.

– Вы уезжали?

– Да. А вы?

– О, я много поездил по здешним местам.

– Все еще забавляетесь игрушками из пластмассы?

Он болезненно осклабился:

– Ваша почта лежит там.

Кинув взгляд на письма, я увидел, что ни одно из них не представляет для меня интереса: ни письмо из лондонской редакции, ни несколько счетов, ни извещение банка.

– Как Фуонг? – спросил я.

Лицо его автоматически осветилось, как электрическая игрушка, которую приводит в действие какой-нибудь звук.

– О, Фуонг чувствует себя прекрасно, – сказал он и сразу же прикусил язык, словно о чем-то проговорился.

– Садитесь, Пайл, – сказал я. – Минутку, я только пробегу это письмо. Оно из редакции.

Я распечатал письмо. Как некстати порою случается то, чего ты не ждешь. Редактор писал, что, обдумав мое последнее письмо и учитывая сложную обстановку в Индокитае после смерти генерала де Латтра и отступления от Хоа-Биня, он не может не согласиться с моими доводами. И, назначая временного редактора иностранного отдела, он хочет, чтобы я остался в Индокитае по меньшей мере еще год. «Мы сохраним для вас ваше место…» – заверял он меня с полным непониманием того, что со мной происходит. Он думал, что я дорожу и должностью, и газетой.

Я уселся напротив Пайла и перечел письмо, которое пришло слишком поздно. На секунду я почувствовал радостное волнение: так бывает, когда проснешься, еще ничего не помня.

– Дурные вести? – спросил Пайл.

– Нет. – Я утешал себя, что все равно это ничего бы не изменило: оттяжка на год не идет в сравнение с брачным договором на всю жизнь.

– Вы еще не женаты? – спросил я.

– Нет. – Он покраснел: ему ничего не стоило краснеть. – Если говорить правду, я надеюсь получить отпуск. Тогда мы сможем пожениться дома. Так приличнее.

– Разве приличнее, когда это делают дома?

– Ну да, мне казалось… Мне очень трудно с вами разговаривать о таких вещах, Томас, вы ведь – страшный циник! Понимаете, дома - это куда уважительнее. Там папа и мама, – она сразу войдет в семью. Для Фуонг это важно из-за ее прошлого.

– Прошлого?

– Вы отлично понимаете, о чем я говорю. Мне не хотелось бы оставить ее там с клеймом…

– Вы собираетесь ее там оставить?

– Видимо, да. Моя мать – необыкновенная женщина, – она введет ее в общество, представит, понимаете?.. Вообще, поможет ей освоиться. И наладить дом к моему приезду.

Я не знал, жалеть мне Фуонг или нет, ей ведь так хотелось поглядеть на небоскребы и на статую Свободы, но она себе не представляла, чем ей за это придется платить: профессор и его супруга, дамские клубы… Может, ее обучат играть в канасту44. Я вспомнил ту первую ночь в «Гран монд»: на ней было белое платье, ей было восемнадцать лет, и она так пленительно двигалась по залу; я вспомнил, какой она была еще месяц назад, когда торговалась в мясных лавках на бульваре де ла Сомм. Придутся ли ей по душе начищенные до блеска продовольственные магазинчики Новой Англии, где даже сельдерей обернут в целлофановую бумажку? Может, они ей и понравятся. Не знаю. Странно, но я вдруг сказал Пайлу то, что месяц назад мог сказать мне Пайл: