— А чего я? Сам и передай. Ему будет приятно. Может, что-то захочет спросить.

Список был составлен на клочке газеты, иной бумаги у беспризорников не оказалось. Сурмач бегло прочитал его. «Что же Петьке досталось?» Палец бегал по словам, написанным чернильным карандашом. Ага! Вот! Цветаев Петр Гаврилович — механические мастерские. Повезло парню.

Аверьян уже хотел было вернуть газетный обрывок Петьке, но обратил внимание на сообщение: «23-го февраля полномочный представитель СССР в Польше Л. Л. Оболенский был принят польским президентом Войцеховским, которому вручил верительные грамоты чрезвычайного и полномочного министра СССР в Польше».

Подосадовал Сурмач на себя: все в поездках, в поездках — и пропустил такое!

Сообщение показалось ему очень важным. Славко Шпаковский опасался, что после убийства президента Нарутовича Польша расколется на два лагеря. «Выходит, верх взяли не те, кто считал убийцу Невядомского национальным героем… Может, и Волка с его волчатами поприжмут?» — с надеждой подумал Сурмач. А ото имело прямое отношение к нему самому. Ослабнет помощь иностранных государств контрреволюционному подполью, и сразу притихнет УВО. Завянут и отомрут квитки и казначеи. И забудет о них трудолюбивая Украина, как забывает здоровый о своих прошлых болячках.

Аверьян переночевал в милиции, на столе у теплой печки. А утром вместе с Петькой вернулся в Турчиновку.

Выпустили узенькие двери вагонов толпу, зашумел перрон, загалдел.

Продирается Аверьян к выходу. Петька держится поближе к нему.

Сурмач увидел Яроша. Тот спешил к поезду. Поздоровался.

— Ну, что нового? — спросил Тарас Степанович.

— Да вот… пригласил Галину Вольскую на похороны Бориса Когана.

Аверьян словом не обмолвился о сообщении Демченко. Какая-то особая осторожность появилась в нем.

Ярош поморщился презрительно.

— Разве она Когану родственница? Или уже успела… — неприкрытая злость звучала в этих словах. Ярош сплюнул. — Впрочем, чему удивляться? У чекистов это в моду входит: если не с бандопособницами, то с женами бандитов.

В иное время за такой бы намек Сурмач… Но сейчас он потушил в себе гнев.

— Куда вы?

— В Харьков. Надо кое-что проверить о брате Нетахатенко.

Ярош направился к поезду. И тут Петька судорожно вцепился Аверьяну в рукав.

— Он! Это он подходил на бирже к Бородавчатому! Только был не в кожанке, а в пальто. По глазам узнал. Как у кабана весною: злые-презлые.

«Ярош! Он допрашивал Тесляренко и мог подсыпать мышьяка». Вспомнилось: «Я надеюсь на Казначея. На такой случай он там и сидит». Казначей!

— Тарас Степанович! Тарас Степанович! — бросился Аверьян к вагону.

Он растолкал мешочников, единым духом влетел в тамбур, где стоял Ярош.

— Тарас Степанович, самое-то важное забыл!

— Ну! Что еще там?

— Не здесь же…

Они вышли на перрон. Сурмач отвел Яроша к вокзалу. Тарас Степанович нервничал.

— Да говори, на поезд опоздаю!

— А вам лучше остаться, — выдохнул Аверьян.

— Позволь, Сурмач, мне самому знать, что лучше и что хуже. Ты и так за последнее время…

— Я же Григория нашел. У Серого в доме прячется.

В маленьких мутноватых глазах Яроша появилось любопытство.