Все, чем гордился довольный председатель Щербиновского сельсовета, было приятно Сурмачу, ведь в этом была и его толика. Но сейчас разговор должен быть о другом.
— Брать копателей пока не надо, а вот проследить за ними…
Алексей Пришлый подумал минутку, пнул комочек застывшей земли:
— А чего ж не проследить… Проследим. Хата Дыбуна напротив.
ЧЕКИСТ, КОТОРЫЙ ПИСАЛ СТИХИ
Почту в окротдел доставляли перед обедом. В тот день среди прочей корреспонденции прибыло два конверта из губотдела, помеченные литерой «А». Обычно такие письма вскрывал начальник окротдела, а в его отсутствие — секретарь.
Ласточкин еще не вернулся из Винницы, поэтому секретарь, проверив почту, пригласил Яроша и передал ему одно из писем.
— Тарас Степанович, тут о вашем уполномоченном…
А сам не смеет глаз поднять на Яроша.
— Ты чего? — спросил тот.
— Прочитайте, — только и ответил секретарь.
Письмо было небольшое. Но, пробежав по его строчкам глазами, сдержанный обычно Тарас Степанович изменился в лице и протяжно свистнул.
— Ну и ну! — вырвалось у него. Прочитал письмо еще раз и сказал секретарю, не скрывая досады: — Вот теперь кое-что начинает проясняться в этом темном деле!
Он вызвал двух человек из оперативного состава и предупредил:
— Предстоит деликатное дело.
Застанционный поселок уже спал, когда Ярош явился на квартиру Сурмача.
Поднял негромким стуком хозяйку.
Та, не одетая толком, долго торчала у окна, пытаясь разглядеть в потемках, кто это там торчит под дверями.
— Оксана Свиридовна, открывайте! — потребовал Ярош. — Из ГПУ.
— Но Аверьяна Ивановича нет, — попробовала было хозяйка отсидеться в своей крепости.
— А где же он? — подивился Ярош.
— В Щербиновке.
— Чего его туда понесло?
— Свояченицу проведать. Что-то передать ребенку.
— Тем хуже для него. Мне, собственно, нужен не столько он, сколько его жена. Открывайте!
Переполошенной Ольге, которая сидела в кровати, закутав плечи и голову в широкое одеяло, он сказал решительно:
— Собирайтесь.
А она совершенно по понимала, что от нее хочет начальник Аверьяна. Недобрый, грозный… Правда, он всегда такой — недоступный, хмурый.
— Я без Володи никуда не пойду. Вот вернется…
— Для вас — уже не вернется. Поднимайтесь!
— Что-то с Володей? — ойкнула Ольга.
Страх родился в сердце и холодными струйками растекся по телу, сковал льдом руки и ноги. Не пошевельнуться.
Торчавшая в дверях Оксана Свиридовна запела было тоненьким голоском:
— Как же это мужнюю женщину вытаскивать из постели ночью?
Ярош выставил хозяйку за дверь.
— Дойдет и до вас очередь, уважаемая.
Ольга оделась. Ее увели.
Только Оксана Свиридовна не была бы Оксаной Свиридовной, если бы позволила этак просто увести постоялицу, к которой уже привязалась душой. Она пошла следом за конвойными. Добралась до окротдела. А оттуда — в коммуну, к Борису Когану.
Горлицей взлетев по скрипучей, шаткой лестнице на веранду, затарабанила мягкими кулаками в дверь.
К ней вышла тетя Маша. Со сна.
— Двери-то в коридор не заперты. Только надо было потянуть их на себя.
— А я их — толкала, толкала, — пояснила запыхавшаяся Оксана Свиридовна. — Мне бы Борю…