В одной ее убивали, и одежда так и оставалась неношеной. Люди сжигали или разрывали ее в клочья, как саму девушку. В другой она продолжала жить и с годами износила все наряды. Призраки стирали их и вешали на место, а она носила их снова и снова, пока в конце концов в них и не состарилась.
Все это казалось таким надуманным – мысль о старении, – что пришлось признать: она питала не больше надежд на будущее, чем Руби.
Озарение было жестоким.
Сарай выбрала черную сорочку, соответствующую ее настроению, и вернулась в галерею на ужин. Руби вышла из своей гардеробной, одетая в такую тонкую сорочку, что с тем же успехом могла остаться голой. На кончиках ее пальцев плясали огненные язычки. Ферал склонился над большим томиком символов и полностью игнорировал девушку.
– Где Минья и Спэрроу? – спросила их Сарай.
– Спэрроу еще в саду, дуется из-за чего-то, – ответила Руби, ее самолюбование ясно показывало, что она в душе не понимала, в чем же дело. – Минья так и не появлялась.
Это заставило Сарай призадуматься. Обычно Минья накидывалась на нее, как только она выходила из комнаты. «Расскажи мне что-нибудь мерзкое, – требовала девочка с горящими глазами, с нетерпением желая услышать о ее ночи. – Ты довела кого-нибудь до слез? Ты заставила их кричать?» На протяжении многих лет Сарай с радостью делилась с ней всеми подробностями.
Но это в прошлом.
– Я позову Спэрроу, – сказала она.
Сад – это широкая терраса, простирающаяся вдоль всей цитадели. С одной стороны она примыкала к высокому мощному телу сооружения, а с другой ниспадала в резкий обрыв, огражденный лишь балюстрадой, достающей до бедер. Раньше он был ухоженным, но теперь совсем одичал. Кустарники, некогда бывшие четкими фигурами, разрослись в большие косматые деревья, а беседки из цветущих лоз вышли за берега, чтобы взобраться по стенам и колоннам, свисая завесой с перил. Природа процветала, но не сама по себе. Не в таком неестественном месте. Лишь благодаря Спэрроу она продолжала развиваться.
Сарай обнаружила ее за сбором цветов анадны. Анадна была священным цветком Леты – богини забвения. Если его перегнать, то получится люлька – зелье, которое пила Сарай, чтобы не мечтать во сне.
– Спасибо, – сказала она.
Спэрроу подняла голову и улыбнулась:
– О, да не за что. Старшая Эллен сказала, что пришло время для новой партии. – Она ссыпала горсть цветов в миску и вытерла пыльцу с ладони. – Мне просто хочется, чтобы ты в них не нуждалась, Сарай. Я хотела бы, чтобы ты могла мечтать.
Как и Сарай, но она не могла, и мечты об этом не помогут.
– Может, у меня и нет своих сновидений, – начала она, словно это едва ли имело значение, – но есть чужие.
– Это не одно и то же. Это все равно что читать тысячу дневников, вместо того чтобы вести свой.
– Тысячу? – переспросила Сарай. – Скорее сотню тысяч. – Что было близко к численности населения Плача.
– Так много!.. – восхищенно прошептала Спэрроу. – Как ты в них не путаешься?
Девушка пожала плечами:
– Не знаю, но за четыре тысячи ночей можно многому научиться.
– Четыре тысячи! Неужели мы так долго живем?