Понял ли действительно Березин всю глубину души старого журналиста и посочувствовал ему, или к нему пришли другие соображения, но через короткое время записка Лаврова была уже в кармане Гоберти, а Березин, разворачивая свернутые в трубку красно-синие листы чертежей, передавал ему некоторые из них.

— Где тут у вас почтовый шкаф, Николаи Антонович? — спросил Гоберти, заклеивая конверт с чертежами и закладывая в особые вырезы на нем свою адресную карточку. — Не хочется носить с собой, еще потеряешь. Так вернее будет.

— А без вас дома никто не вскроет конверт? — с беспокойством спросил Березин.

— Кроме жены, у меня в квартире никого нет. Спасибо, Николай Антонович, большое спасибо за такое исключительное доверие! — горячо благодарил Гоберти опуская конверт в трубу почтового шкафа.

Он вернулся к своему креслу, чем-то, по-видимому, озабоченный.

— Вам приходилось уже выступать в комиссии, Николаи Антонович? — спросил он после минутного молчания.

— Да, один раз.

— Против, конечно?

— Разумеется! Моя позиция известна.

— Та-ак… И многие члены комиссии стоят на этой позиции?

— Не очень… Человек пять — шесть из двадцати трех.

— Да, маловато. Кажется, этого достаточно, чтобы обеспечить ваше поражение. — Гоберти задумался. — Вероятно, проект пройдет в комиссии… Как вы думаете?

— Думаю, что пройдет.

— А дальше?

Березин с досадой пожал плечами:

— Дальше? Правительство утвердит проект… если… если не будет тех новых обстоятельств… внешних, о которых вы как-то говорили.

— Да-а… Конечно, лично я приветствовал бы именно такое решение правительства. — Гоберти опять задумался. — Но вы-то что предполагаете делать, если правительство утвердит проект?

— Буду продолжать бороться… доказывать, убеждать… — Березин встал с кресла и опять начал возбужденно ходить по комнате. — Даже если начнутся работы, их всегда можно приостановить.

На некоторое время опять воцарилось молчание.

— Хотите услышать дружеский совет, Николай Антонович? — сказал наконец Гоберти. — Я питаю к вам такое глубокое чувства симпатии и… благодарности, что я надеюсь, вы мне позволите…

— Пожалуйста, пожалуйста!

— Не делайте этого.

— Чего не делать? — в недоумении остановился посреди комнаты Березин.

— Как только комиссия примет проект, советую вам, дорогой Николай Антонович, в ваших же интересах прекратить бесполезную борьбу и во всеуслышание заявить об этом на последнем, заключительном заседании комиссии…

— Что? Не понимаю… Зачем это нужно? — продолжал недоумевать Березин.

— …И, сделав это заявление, — продолжал ровным голосом Гоберти, — тут же скажите, что вы готовы на любом посту, на любой работе отдать все свои силы и знания для наилучшего осуществления проекта…

Не веря своим ушам, Березин неподвижно стоял на месте, устремив глаза на спокойное, полное дружелюбия лицо Гоберти…

…Дима терял уже надежду дождаться Березина. Сначала мальчика то и дело отвлекали от коллекций доносившиеся из кабинета голоса, особенно чей-то чужой, бархатный и густой. Ожидание, однако, слишком затянулось, и Дима уже с некоторой обидой собирался уходить, когда Березин неожиданно появился в оружейной — бледный и взволнованный. Разговор теперь не клеился. Березин жаловался на головную боль, и Дима скоро простился с ним, условившись опять прийти через неделю.