Я делаю вид, что я мощнее, «сильнее» и «обычнее» мелкого гнева или печали внутри. Она вечно пускает слюни, выдавливает слезу из моих глаз, непоследовательна, придирается к мыслям, гуляющим в моей голове. Похоже на ту ситуацию, о которой вы говорите: «Может, Джинни так сердита, что хочет убить». Я согласна с вами — мы как две женщины в парке. У одной ребенок на поводке, а вокруг полно аттракционов — качели, «тарзанки», — куда может залезть ребенок, и мы абстрактно все это обсуждаем. Я чувствую легкое натяжение поводка, как рыбак, который пришел половить рыбку и прислал на солнышке, выпив пива. Он чувствует, что леска натянулась, улыбается, продолжает дремать, дает рыбке поклевать и уйти. На наших занятиях я всегда чувствую слабое натяжение.

Иногда, как прошлым вечером, я чувствую отчаяние и усталость. Но я никогда фактически не ловлю то, что клюет и грызет леску. Я просто снова успокаиваюсь, и это уходит, все эти ужасные чувства, беспомощность.

Вы дали мне надежду и уверенность, когда сказали, что начали понимать меня и мои проблемы более четко, что мы находимся в самом начале и у нас еще будет много шансов. Это персона в кожаном кресле благодарит вас, а нахалка внутри все еще злится: хрен с тобой. Хрен с ним.

3 марта

Доктор Ялом

Рабочий день, обыденное занятие. Джинни начала с того, что рассказала мне, что постоянно думает о содержании последней нашей встречи, особенно о своей неспособности выражать гнев, что она признает абсолютно верным. Она не только не способна выразить свой гнев, но и чувствует себя страшно дискомфортно в присутствии других людей, которые могут и делают это. Затем она рассказала свой разговор с Карлом после последнего занятия, в ходе которого он, как это он часто делает, спросил ее, о чем мы говорили, и поинтересовался, не о прошлой ли ночи. Это меня немного удивило, так как получалось так, что Карл гораздо больше настроен на их взаимоотношения, чем она иногда считает. Он дал ей прекрасную возможность поговорить о ее страданиях, что она частично и сделала, сказав, что ей не нравится, когда ее обзывают бревном. Но он заметил, что, когда он сказал это, она-то ничего не предприняла — просто продолжала лежать и еще больше превращаться в бревно. Для меня это явилось лишним подтверждением того, о чем я постоянно говорил Джинни — ее боязнь выразить гнев, потому что это может повредить ее отношениям с Карлом (или с кем-нибудь еще), фактически приводит именно к тому, чего она боится, то есть к неважным или сильно испорченным человеческим отношениям. Не давая воли своему гневу и другим сильным эмоциям, оставаясь одномерной личностью, она не дает людям относиться к ней с той степенью глубины и равноправия, которой она заслуживает. Если Карл оставит ее, то не потому, что она отпугнула его своим гневом, а в силу отсутствия у нее такового. Я спросил у нее, всегда ли она так себя вела. Джинни сказала «да» и привела пару примеров, когда действительно дала волю гневу, но при этом дрожала от страха. Она заметила, что, когда она была маленькой, гнев за нее выражала мама.