Все началось с того, что Джинни пожаловалась на очень сильную мигрень. Я настоятельно порекомендовал ей сходить на прием к терапевту, после чего она быстро сменила тему и пустилась в обсуждение разговора, который был у нее с хорошей подругой. Это подчеркнуло то, о чем мы говорили на прошлом занятии: эта подруга и ее муж хотят, чтобы Джинни как-нибудь пришла к ним в гости одна. Причина в том, что, когда Карл рядом, Джин-ни и не видно. В его присутствии она просто теряется, превращаясь в сплошную безмолвную, безликую тень. В этом месте я попытался в очередной раз четко заявить — я полагаю, что ее отношения с Карлом носят ограничительный характер и что в них она сама не своя. Но, самое главное, перемены в отношениях приведут не к их утрате, а к укреплению, так как я подозреваю, что Карл, как и любой мужчина, больше тянется к полноценной женщине. Я упомянул и о противоположной возможности. Может получиться и так, что любое изменение отпугнет Карла, потратившего столько усилий, чтобы она была такой, какая есть. Правда, сказал я, это не будет так уж и страшно, так как связь с человеком, который не дает другому расти, вряд ли полезна для обеих сторон.

Дальше она занялась самоуничижением. Например, она была в подавленном настроении целый день и, вместо того, «чтобы так и провести весь вчерашний вечер», разоделась и пошла к подруге играть в пинокль. Из-за этого она обозвала себя фривольной. Я указал на то, что приклеивание себе этикетки «фривольная» является еще одним примером ее семантического самобичевания. Почему бы не назвать себя «решительной» или «неунывающей»?

На какой-то период она закрылась. Затем я стал проверять ее на предмет ее чувств ко мне.

Она сообщила, что почти ничего не пишет обо мне в постсеансовых отчетах и знает, что никогда не представляет меня своим друзьям как реальное лицо. Фактически она делает вид, что почти от меня не зависит. И добавила, что ее друзья интересуются мной. Они, например, хотели бы знать, сколько мне лет. Я спросил ее, что она им сказала. «Тридцать восемь», — ответила она. Почти точно, сказал я. Мне тридцать девять. Она призналась, что очень ловко выведала у меня, сколько мне лет, не спрашивая меня напрямую. Мы вернулись к прошлой неделе, когда в конце занятия я предложил ей спросить меня о чем-нибудь, и снова попросил ее сделать это. Тогда она спросила меня: «Как вы думаете, хорошо ли проходят занятия?» Я ответил, что она, возможно, узнает много нового, когда прочитает то, что я написал. Как правило, я испытывал смешанные чувства. Иногда был раздражен или пессимистичен, но часто был доволен ими. Она поинтересовалась, что же ей думать потом о моем пессимистичном или унылом настроении. Я обратил внимание, что такое настроение у меня не часто и что я довольно неохотно пошел на такое открытое признание перед ней, потому что она всегда выдает себя за этакий хрупкий цветок, и я боюсь, что от подобного комментария она сломается и останется беззащитной.

Я спросил, о чем она еще хочет узнать, и тогда она по интересовалась, думаю ли я о ней между занятиями. Я по пытался перефразировать это, спросив, имеет ли она в виду, нравится она мне или нет. На какой-то момент между нами возникла неловкость, и она чуть не расплака лась. Она резко заявила, что ей в принципе все равно, думаю ли я о ней «таким образом», но потом заплакала и призналась, что думает обо мне, о частях моего тела, воло сах и удивляется, как она могла позволить мне стать такой важной частью ее жизни. Мы также обсудили то, что по 88 правиться она фактически не может, так как если она поправится, она меня потеряет, так как маловероятно, что мы будем продолжать наши отношения как две равноправные личности. Однако в то же время она хочет, чтобы я обращался с ней как со взрослым человеком. На что я ответил (очень боясь, что превращаюсь в ворчливого папашу) — для того, чтобы тебя считали взрослой, нужно вести себя по-взрослому. Все это прозвучало довольно занудливо, но как сказать по-другому, я не знал. Думаю, такая тактика, направленная на то, чтобы помочь ей общаться со мной как взрослый человек и подтолкнуть ее на расспросы о моей личной жизни, окажется полезной, и я буду поощрять ее в этом.