— Яну Трулёсу из «Последнего эре» долг я давно отдал, если он что-то там… он врет или забыл: пьян был в стельку.

— Молчи, говорю.

Хриплый, грубый голос, даже трудно вообразить, что человеческая гортань может издавать такие звуки. Только сейчас Франц вспомнил ходившие по городу слухи. Два и два и дурак сложит. Он затаил дыхание.

— Женщина, с которой ты живешь… у нее ведь дочь от первого мужа? Лотта Эрика, не так ли? Тринадцать скоро исполнится.

— Ну… — Он неохотно пожал плечами. — И что?

— Ты к ней полез. Девчонка тебе чуть глаза не выцарапала, и ты выгнал ее из дома. Так?

Молча кивнул. Что тут отрицать — так и было.

— Завтра же она вернется домой. А тронешь ее хоть пальцем — скормлю этот палец свиньям. И отрублю еще пару в придачу.

Чудище присело на корточки. Франц Грю уставился на собственные колени — кто его знает, может, и правду болтают: глянешь в лицо — тут тебе и конец пришел.

Чувствительный удар кулаком по голени заставил его поднять голову.

— Я бы тебя обезвредил раз и навсегда. Ноги-руки переломал. Не делаю этого только по одной причине: девчонку будешь кормить и одевать, как собственную дочь. И денежку к празднику на сладости. Благодари Бога, что отделался легким испугом. Только ради нее. И имей в виду: она знает, где меня искать. Понял?

— Но я…

— Найдешь работу. Пусть такую, которую ты считаешь ниже… своего достоинства, — произнесло чудище с изрядной долей яда. — Таскай кровельное железо на весы. Чисти хлева. Настоящий мужик всегда найдет работу. Заслужишь хоть каплю уважения.

Последние пары хмеля выветрились. Франц Грю вспоминал: где же он слышал этот голос? Где видел эти невероятные плечи? Как все это свести вместе?

Чудище встало и двинулось к дороге к Полхемскому шлюзу.

Грю затаил дыхание. Изуродованное лицо внезапно обрело имя.

— Кардель! Микель Кардель! Ты же служил на «Ингеборге»! А я на «Александре». Забыл, что ли? Стединг начал, а «Принц Нассау» шарахнул всем бортом. Я же видел, как «Ингеборг» тонул!

Что-то еще… Грю напрягся. Из тумана памяти выплыл осенний пожар.

— Ты же был там, когда Хорнсбергет сгорел. Ты и поджег, так все говорят. Детоубийца!

Давно он не мыслил так ясно, подхлестываемый ненавистью и болью.

— Ты и сюда пришел грехи замаливать, скотина. Тебе наплевать на Лотту!

Он встал во весь рост и, спотыкаясь, пошел вслед.

— Ты ничем не лучше меня! Получит она свой ломоть хлеба, получит. А детишкам-то тем и хлеб никакой не нужен. Думаешь, ты лучше меня, Кардель? Ты хуже! В сто раз хуже! У меня на руках крови нет!

Последние слова испугали его самого. Он, как мог, добежал до дома, поднял сорванную дверь, приложил к проему и подпер спиной.

Так Грю стоял довольно долго, трясясь от страха и облегчения. Страх пройдет, забудется, а триумф останется.

За углом дома Кардель остановился отдышаться. Здесь, конечно, его не видно, но надо было отойти подальше, чтобы и слышно не было. Каждое слово — как удар кнута. Долго стоял, пытался утешиться: по крайней мере, хоть чем-то помог девчушке Лотте Эрике. Не та, кого он ищет, но все-таки. Не в первый раз в своих поисках натыкается он на совсем юных девушек на краю гибели и старается помочь, чем может. А они в благодарность помогают ему. Выброшенных на улицу девчушек много, их никто не боится. Им благодаря их безобидности открыт доступ туда, где ему без колебаний указывают на дверь.