– Что там с тобой делали?

– Это ты мне должен рассказать, что со мной делали. Нога – будто свинцом налита. И в ней гуляет боль. Но я лежу в чистой постели, крови нет, нет и этого скрежета внутри меня, когда я двигаюсь. Так что, думаю, все в порядке.

Я стал так, чтобы находиться между Льюисом и полицейскими, наклонился очень низко к нему – голова к голове – и подмигнул. Он подмигнул мне в ответ, но так, что всякий, кто точно не знал бы, что он подмигивает, не догадался бы об этом.

– В эту реку мы больше не полезем, приятель, – сказал он. – По крайней мере, сегодня.

Льюис, сам того не подозревая, дал мне возможность сообщить ему то, что мне было нужно. И я не упустил эту возможность; при этом я надеялся, что все слышали его слова.

– Все полетело кувырком, – сказал я. – А Дрю погиб. Ты помнишь, как я тебе говорил об этом?

– Вроде помню, – ответил он. – После того, как мы перевернулись, а потом поплыли снова, я чувствовал, что его уже в байдарке нет. Это я помню точно.

– А ты помнишь это облако брызг между двух камней? – спросил я.

– Ну так, смутно. Это произошло именно там?

– Дрю утонул после того, как мы перевернулись во второй раз, в последнихпорогах, – сказал я медленно. – В первый раз, когда ваше корыто перевернулось, мы выловили тебя со сломанной ногой. Там, помнишь, вверхпо течению. Я поймал вторую байдарку, мы загрузили тебя в нее и поплыли дальше. А по дороге перевернулись еще раз,в тех порогах, где висело это водяное облако... Там и погибДрю.

– Я ничего не видел, кроме воды. Я смотрел вверх и не видел даже неба.

– Да, ничего не было видно, даже неба, – сказал я.

– Даже неба.

Я развернулся своим залатанным боком к полицейскому, который стоял ко мне ближе всех.

– Вы сами увидите. Сразу поймете, о чем говорит Льюис.

– Вы не подождете немножко за дверью, а? – сказал один из полицейских – я его раньше не видел.

Мы вышли из палаты и пошли по коридору. Но самое главное было сделано – Льюис получил предупреждение; я был уверен, что он понял, что я хотел ему сказать. И получил вовремя.

Ни я, ни Бобби не успели побриться, и хотя мы, наверное, выглядели довольно неряшливо, но, по крайней мере, чисто – в нашей новой одежде. Если бы я побрился, я бы почувствовал себя совершенно другим человеком. Но в новой одежде я уже был наполовину другим человеком, и это было хорошо. Возвращаться все-таки лучше чистым.

Через минут пятнадцать один полицейский – тот, которого мы впервые увидели в палате Льюиса, – подошел к нам и как бы между прочим спросил:

– Как насчет того, чтобы вернуться в город?

– Ладно, – сказал я. – Как скажете.

Мы залезли в полицейскую машину; я сел рядом с полицейским на переднем сиденье. Мы ехали; я молчал, полицейский молчал тоже. В городе он остановился у какого-то кафе, зашел внутрь и стал куда-то звонить. Когда я смотрел на него через три слоя стекла – через ветровое стекло машины, через витрину и стекло телефонной будки внутри кафе, – я почувствовал неясный страх. Меня как будто опутывала огромная, безжалостная паутина современной связи. А что, если сейчас приводится в действие колоссальный, непостижимый аппарат расследования преступлений, от которого никто не защищен? Я представлял себе бесконечные картотеки, компьютеры, неустанно сортирующие информацию, сравнивающие данные и факты. А что, если он говорит с самим Эдгаром Гувером, главой ФБР? Наша версия не устоит перед таким напором... Нет, устоит – даже перед Гувером!