И Пономаренко думает так же. Поскольку режиссером в нашу команду ввел товарища из особого списка, кто в будущем станет великим, а пока лишь получил распределение на Мосфильм, так что это его первая работа.
– Поможем раскрыться таланту, дадим возможности. Устроили ему поступление во ВГИК на два года раньше, посмотрим, какой будет результат. Надеюсь, что вы сумеете обеспечить, чтобы нашего гения там бандеровцы не убили?
– Так не мальчишка ведь? – ответила Анна. – А тридцатилетний уже, фронтовик, в разведке служил, был ранен, имеет награды. Здесь ему не «языков» с той стороны таскать – и мы прикроем.
– Хотя жанр ему не собьете? – спросил Пономаренко. – Все же там он совсем другие фильмы снимал, жалко, если тут не будет. У вас же не еще один «Иван-тюльпан» намечается, а что-то героически-историческое, да еще с фантастикой.
– Талант многогранен, – сказала Анна, – и ведь там он тоже в самом начале снял совсем не в том жанре. А после за дебют здоровый втык получил, «за политическую неправильность», мог бы вообще из профессии вон. Простите, Пантелеймон Кондратьевич, но мне показалось, что кого-то из заслуженных привлекать нельзя. Взбрыкнет еще, зачем нам в группе нужно напряжение? А этот товарищ – справится.
Святая Тереза, а вдруг и мне удастся сняться у него, лет через десять? Хотя это немного и не мой жанр – а впрочем, вспомнив «Тюльпан», а отчего бы и нет?
В этот раз мы ехали поездом. Мне пришлось оставить своих детей на попечение Марьи Степановны, тети Паши, тети Даши – знаю, все будет в порядке, детский сад и ясли в этом же доме, на первом этаже, воспитатели сами приходят утром, чтобы нашу «команду» (моих и Аниных) забрать, а вечером возвращают; старшие уже в школу ходят, но каникулы пока. И я надеюсь, мы вернемся через месяц (как Пономаренко планировал). В поезде я если не проводила время со своим мужем, то беседовала с Анной. Обо всем – в том числе и о моде, которая оказалась, с точки зрения «инквизиции», очень даже серьезным вопросом.
– Люся, ну ты же классиков читала, сдавала экзамен марксизм-ленинизм? Помнишь, что Ильич говорил про русскую интеллигенцию, обожает носить уже выброшенные в Европе тряпки… или шляпки? Это он фигурально, имея в виду идеи и теории, но ведь мода – это тоже индикатор. И как-то выходило, что, даже революцию совершив, в идейном плане мы во многом за Западом шли, верили в его «мудрость». Что там нас и погубило.
Я кивнула. Товарищ Елезаров нам в Академии лекции читал, а муж после давал разъяснения. Что теория «слияния» социализма и капитализма (в той истории, года восьмидесятые) оказалась, попав в СССР, чашей отравы. И что распад Советского Союза там был вызван лживыми поучениями, которым поверили имеющие власть, «сбросить на местных все издержки, забирая себе доход – господствуя не политически, а экономически». А уж как гонялись за «импортом» там, в будущем, простые граждане СССР! Теперь же оказалось, для «мониторинга» (как назвал это мой муж) большой интерес представляет, что в Риме подражают тому, что носят в Москве. Как, например, наши «рабочие» платья – мы в Академии шили их для занятий стрельбой и рукопашкой, когда нас обучали «будьте готовы не только в спортивном, но и в обычной одежде», так что девушки на некоторые тренировки надевали платья, но шили их из прочного, плотного и в то же время тонкого материала, в котором можно падать, перекатываться, ползать, юбка широкая, чтобы движения не связывала, длина на четверть ниже колена, верх закрытый, с длинным рукавом, и застежка спереди как на пальто, накладные карманы на груди или с боков – мой муж, меня увидев в этом платье, сказал – «стиль сафари». Одеваться так оказалось удобным и для улицы в нежаркую погоду – а после мы обнаружили, что такие платья пользуются спросом даже у тех, кто к Академии никакого отношения не имеет. С прошлого года «сафари» заняли место среди моделей РИМ, а теперь я увидела, они и в Италии популярны.