Я плакала, пока не уснула. Одна на огромной постели, в комнате, по стенам которой плясали жуткие тени от камина, но я не смогла бы сказать, что же я оплакивала.

Чем дальше мы удалялись на север, тем холоднее и мрачнее становилось. К моменту, когда мы останавливались на ночлег, я просто валилась с ног от усталости, и поэтому мне нетрудно было объяснить деликатностью то, что Клэр продолжал избегать свою молодую жену. Путешествие было утомительным, пейзаж — удручающим. Холмы все еще были бурыми и не оттаявшими после зимы. Животные, казалось, тряслись от холода, стоя на голых полях. Когда Клэр сказал, что мы пересекли границу Йоркшира, я поинтересовалась, везде ли здесь так тоскливо.

Из-за скверной дороги мы на полдня отставали от расписания, намеченного Клэром. Он рассчитывал прибыть домой в первой половине дня. Но между нами и поместьем оставалось десять миль, когда начала опускаться темнота. Утром шел сильный дождь, и дороги развезло. Клэр изменил своей обычной уравновешенности и высказывал признаки нервозности из-за задержки и неудобства. Мне даже понравилось его раздражение — это была нормальная человеческая реакция. До сих пор он был слишком рассудочен и безупречен, и я чувствовала себя неуютно.

Он был достаточно вежлив, чтобы поинтересоваться моим мнением о том, продолжать ли наш путь или искать пристанища на ночь, но я знала, чему он сам отдал бы предпочтение. Ведь комнаты были уже приготовлены к нашему приезду. По дороге были постоялые дворы, где его светлость знали и оказали бы прекрасный прием, но снова оказаться в гостинице, переполненной из-за скверной погоды, было бы обидно. Поэтому я сказала, что лучше уж мы приедем поздно, но домой, и взгляд Клэра просветлел.

— В конце пути вас ждет уютный отдых, — пообещал он. — Нас ожидают сегодня, а когда я даю приказание, оно выполняется. Никто не ляжет, пока мы не приедем или пока не получат от меня сообщения, чтобы нас не ждали.

Небо на западе расчистилось, и мы залюбовались темно-красным солнцем, опускающимся в море синих и багровых туч. Пригревшись под меховой полостью, я начала задремывать. Очнувшись от внезапного толчка, я услышала голос Клэра, что-то гневно требовавший.

— Что же я могу сделать? — донесся голос кучера. — Мост впереди размыло дождями. Мы должны сделать крюк через город или вообще вернуться.

Выругавшись, Клэр закрыл окно. Он считал, что я сплю, а я, видя его настроение, не хотела выводить его из этого заблуждения. Из своего уголка я бросила взгляд в окошко, но не нашла снаружи ничего привлекательного.

По запаху можно было догадаться, что мы проезжаем через большой город. Пахло еще хуже, чем в Лондоне. Дома вдоль узенькой улочки были переполнены, как и те, что я видела в Лондоне, но не так стары. Ветхость и убогость этих коробок грязно-серого цвета были заметны даже в сгущающихся сумерках. Потом я увидела в дальнем конце улицы какое-то движение, — движение и отблеск света. Фигуры обрели четкость. Я смотрела на их приближение широко раскрытыми глазами.

Эти фигуры были порождением тесноты и отвратительных, вонючих улиц. Скособоченные, недоросшие, уродливые — ни один человек из этой молчавшей, спотыкающейся процессии не шел прямо. Самых слабых поддерживали те, кто был посильнее. Лохмотья, в которые они были одеты, почти не прикрывали их тощих тел. Образы из страшной сказки обрели плоть в ночи; языческие демоны, живущие в недрах земли, должно быть, выглядели именно так.