— Нехорошо со стороны Джонатана огорчать вас, — сказала она мягко. — Но если бы было больше людей, сочувствующих, как вы, бедам этого несчастного народа, может быть, однажды мы и смогли бы вылечить его болезни.

— Мы? Что может сделать женщина, чтобы вылечить болезни народа? — спросила я с горечью, вспомнив о собственных бедах. — Мы не можем распоряжаться даже собственной жизнью.

— Это тоже изменится в один прекрасный день, если бороться за это. — Миссис Скотт откинулась в кресле. В ее лице не осталось ничего детского, это было лицо пророчицы, спокойное и вдохновенное. — Перемены не могут случиться сами, их надо добиваться, бороться за них.

— А вы… извините, вы из реформаторов, о которых я слышала? — спросила я.

Строгость миссис Скотт исчезла в приступе смеха.

— Я не похожа на борца, не правда ли? Женщины не должны быть борцами, моя милая, мы слишком благоразумны для такого сумасбродства! Если вы помните нашу историю…

— Нет, — сказала я робко. — Мы читали только коротенькие отрывки из книг по истории, только то, что могло повлиять на нашу нравственность. А откуда вы знаете так много?

Миссис Скотт залилась румянцем.

— Я много читала, — сказала она. — Мы, женщины, не можем ходить в университет или учиться у хорошо образованных учителей, но книги доступны всем. Когда умер отец Джонатана, мне больше нечего было делать, чтобы заполнить свое время. Я не могла занять себя вышиванием или визитами, все это было мне не по душе. Ну вот, теперь вы решите, что я — синий чулок!

— Я думаю, что вы просто прелесть! — порывисто воскликнула я. — И вы умная, а я нет.

— Когда я только начинала учиться, я считала себя очень глупой! Мозг можно тренировать упражнениями, как и тело. Даже великий Сократ считал, что женщины должны быть так же образованны, как и мужчины, поскольку у них есть такие же способности.

Я взглянула на Джонатана и увидела, что он сияет гордой улыбкой. Он встретился со мной глазами, покраснел — теперь я знала, от кого он унаследовал способность легко краснеть, — и вынул из кармана часы.

— Нам пора. Я обещал мистеру Биму вернуть его подопечную к пяти.

Когда мы вышли из дома, солнце по-прежнему сияло, но воздух показался мне очень холодным. Когда дверь закрылась, я почувствовала очень странную острую боль, как будто от меня загораживают… нет, не от меня загораживают, а меня запирают в холодную мрачную тюрьму.

— Вы ей понравились, — сказал Джонатан, усаживаясь напротив меня.

Голова заболела с новой силой. Я почувствовала себя страшно одинокой и замерзшей, все мое тело болело… Я грубо огрызнулась:

— Я так рада этому. Теперь я понимаю, откуда вы берете ваши радикальные взгляды!

Лицо Джонатана побелело, как будто я ударила его.

— И это все, что вы можете сказать, послушав ее?

Я пожала плечами и поморщилась; малейшее движение причиняло мне боль, а боль разжигала кипевшую во мне злость.

— Ваши ужасные истории о бедности очень трогательны, но вы не надейтесь, что я восприму их всерьез.

Джонатан крепко сжал губы. Рывком открыв окно, он высунул голову, и что-то прокричал Джеймсу, ждавшему приказаний. Карета тронулась.