Она даже не догадывалась, чем обернулся для нее потемочный наркоз в парке, и потерей бесценного девичества не растревожилась, ибо толком не знала, что обладала им, а то, что знала, не связывала с возможностью преступного бесчестья, поскольку, выросшая в ажиотаже тотальной справедливости и ликования, она, как и прочие ее сверстники, была куда непорочнее тех, кого специально на сей предмет воспитывали. Обученные без околичностей игнорировать конфликт Каина и Авеля, они и вовсе были отлучены от сведений о нравственном и плотском смыслах Греха Первородного и оттого оказались поразительно неосведомлены по части главных коллизий рода человеческого. Представляется даже, что столь безупречные молодые люди за всю историю земли существовали каких-нибудь два-три года, причем - в нашем отечестве, причем как раз в предвоенную пору. Новенькая пропаганда с незахватанными козырями ловко тасуемой колоды, состоявшей сплошь почти из козырей, новизна всего: намерений, радиотарелок, воздухоплавательных аппаратов, наличие по рубежам обозначенных заклятых врагов, сверкание ясных целей и очевидная простота их достижения, как никакая молитва и никакой пост, как никакая епитимья и аскеза, как никакое воздержание и послух отвращали молодежь, особенно столичную, особенно потомство хлынувших в столицу провинциалов, начисто отрицающее родитель-ское слово, стесняющееся своих сиволапых, косноязычных или картавых породителей, от помрачения главным пылом юности.
Отсюда и удручающая простота Люды, даже не понявшей, что изменила любимому, ибо единственное, из-за чего она переживала, было хождение с тем мужчиной Анатолием под ручку. Ходить под ручку учащиеся десятой группы "Б" полагали стыдным.
Она тосковала по своему товарищу, писала ему, пока знала куда, хорошие письма. Он, пока мог отвечать, отвечал, а потом письма прекратились, и она загоревала, а Золины родители, к которым Люда аккуратно захаживала, совершенно упали духом.
Он же к тому времени расчелся за пребывание в живых золотой коронкой, которую отдал потребовавшему выкуп за побег от ожидавшихся в деревне немцев хмурому мужчине. Мужчина подобрал его, оглушенного, в лесу, привел в чувство и оставил красноармейца у себя. Мужчина был лесник.
Золя не знал, как найти своих, ибо вообще было неясно, где они. Поэтому он пробыл три недели у лесника в словно бы пустом лесу, а лесник словно бы что-то знал, но помалкивал. Сперва, когда слабый от контузии Золя порывался во что бы то ни стало отправиться исполнять свой долг, лесник его не пустил, а потом пришел и сказал, что немцы рядом и что он готов Золю отпустить, потому что выяснилось, куда немцы наступают, а следовательно, ясно, куда отступают наши и куда пробираться. За волю он потребовал от своего постояльца золотую коронку.
Золя, хотя испытывал к шкурному леснику презренье, с коронкой расстался без сожалений. Иметь в передовой краснознаменной средней школе золотую коронку считалось конфузным, и желтевшая по настоянию родителей в уголке сыновней улыбки коронка всегда Золю тяготила.