Оказалось, требуются всего-навсего медицинские сестры.

Но в конце концов, легко или трудно, плохо или хорошо, и у нее выходило все, что делала Ийка. Все, если бы не эти проклятые печки! Нет, опять прогорела и опала пеплом газета, а дрова, составленные плотным ровным четырехугольником, по-прежнему лежали не тронутые огнем. Не дрова, а какой-то несгораемый шкаф!

Наташа решительно поднялась, вышла из палатки и направилась к Ийке. Подходя, она услышала слаженный мужской хор, и где-то поверху песни шел не очень верный, но звонкий Ийкин голосок.

В палатке было светло и жарко. Посреди стоял большой стол, покрытый белой скатертью. («И где это она столько марли раздобыла!» подумала Наташа.) Ийка сидела на столе и управляла хором.

Весело потрескивала круглая печурка. У входа был демонстративно вывешен деревянный термометр.

Наташа поискала глазами конец синего столбика.

— Двадцать, — услужливо подсказала Ийка.

Хор замолк.

Рядом с печкой Наташа увидела огромную кучу хвороста. Сухие ветки торчали из-под всех коек.

— Иечка, — сказала Наташа, — ну скажи мне наконец, где ты добываешь хворост?

Ийка гостеприимно указала Наташе место рядом с собой.

— Садись песни с нами петь.

— Иечка, — снова сказала Наташа, — ну не все ли равно — мои раненые или твои. Ну что за секреты?

Ийка хитровато прищурилась:

— Не секреты, а военная тайна.

Раненые посмотрели на огорченную Наташу с гордостью за свою Ийку. Но, выйдя из палатки, Наташа услышала у себя за спиной голос Спицына:

— Не вредничай, Ийка, скажи ей. Всем ведь хватит.

— А вдруг не хватит? — оправдывалась Ийка — Мне не жаль, да ведь эта Наташка такая — всем туда дорогу покажет…

Через несколько минут Ийка вошла в Наташину палатку.

— Прохладненько у вас чего-то, — сказала она, обращаясь к раненым, и, повернувшись к Наташе, добавила: — Ну, ничего, печка холодная — сердце горячее. А пока прощевайте. Греться ко мне заходите!

— Рады бы в рай, сестра, да грехи не пускают, — сказал раненый, который лежал поближе к печке, и показал Ийке на забинтованную ногу, подвешенную для вытяжения к спинке кровати.

Ийка смутилась, неловко раскланялась и ушла.

Шестого декабря уже первый прибывший с переднего края раненый возбужденно сказал:

— Наши пошли! — Он торопливо махнул здоровой рукой: — Скорее, доктор! Спешу. Что? Эвакуация? Нет, это не по погоде… У меня батальон.

Трое суток непрерывно к госпиталю подходили санитарные машины. Трое суток Наташа не выходила из сортировочной. К концу четвертого дня ее вызвали в гангренозное отделение.

Наступление продолжалось. Наро-Фоминск, Боровск…

На краю Московской области, в селе под Вереей, томилась Зоя, ждала прихода наших полков или своего последнего часа…

Госпиталь получил приказ о передислокации. Нужно было двигаться за наступающими войсками.

Через день госпиталь работал в сорока километрах от прежнего места.

…Заполночь. Раненые уснули. Перемыв посуду после ужина, Ийка уселась поближе к печке (излюбленное место всех сестер во время ночного дежурства). Вот уже второй день мели бураны, а в Ийкиной палатке температура попрежнему не падала ниже двадцати. Сегодня на политминутке комиссар похвалил Ийку. Он сказал, что сестра Куренкова держится с больными правильного — как это он сказал-то? — тона, кажется… ну да, правильного тона, что она умеет отвлекать раненых от тяжелых мыслей.