Там, в отдалении, за несколькими дверьми, шел Поместный собор Константинопольского Патриархата, официально собранный для того, чтобы осудить Иоанна Московского за его гонения на православных священников. А на самом деле Мануил пытался провернуть предложенную им султану схему «возвращения в Москву» лояльных Константинополю православных клириков.

Дверь осторожно распахнулась и в нее вошел тихий, неприметных человек в чалме и обычных для обитателей дворца одеждах. Не слишком богатых, доступных лишь элите, но и не бедных, дабы со слугами не спушали.

— Что там? — заметив его, спросил султан.

— Они с ума сошли… — покачал головой этот мужчина.

— С ума сошли?

— Мануил им рассказал о том знамении, что ему явилось в Москве.

— Что за знамение?

— Нищий какой-то схватил Мануила за полу одежды и, не зная греческого, произнес на нем: «Люди в красном изгонят османов из Города!»

— Люди в красном?

— Мануил считает, что это воины Иоанна Московского. Они ведь носят красный цвет.

— Красный цвет носят многие, — возразил визирь, что сидел на мягкой подушке недалеко от султана. — Но даже если и идет речь об Иоанне и его людях, то какой город имел в виду этот нищий? Времена, когда так называли город Константина, прошли. Кроме того, после знамения Иоанн ведь взял и Смоленск, и Полоцк, и много иных городов. Так что, знамение можно считать исполнившимся.

— Этот нищий действительно не знал греческого? — подавшись вперед, спросил уважаемый законник и знаток Корана, что также присутствовал тут.

— Мануил утверждает, что да.

— У него есть доказательства? — вновь спросил этот законник.

— Битва при Вильно охватила умы многих. И им не нужны доказательства. — заметил визирь. — Ведь я прав?

— Правы, — кивнул неприметный человек.

— Знамение и знамение, — пожал руками Мехмед. — И что в нем такого? Эти болваны подобные слова говорят с самого моего завоевания Константинополя. Это их грезы. Это их мечты. Иоанн отказался от Зои Палеолог и вообще заявил, что не желает иметь с Палеологами ничего общего. Поэтому не полезет ко мне воевать. Во всяком случае за Константинополь.

— Мануил убеждает Поместный собор, что если преподнести ему венец, провозгласив его наследником, то это сподобит Иоанна отправиться в Крестовый поход.

— Иоанна в Крестовый поход? — переспросил с улыбкой Мехмед. Он уже несколько лет наблюдал за этим человеком и прекрасно знал, что высокие духовные идеалы тому чужды. Особенной набожности за ним не наблюдал никто. — Но зачем?

— Ради того, чтобы сесть править в Константинополе.

— Вздор, — покачал головой Мехмед. — А свою страну он на кого оставит? Она далеко. Те же люди, что отправлялись в Крестовый поход, оставляли дела на своей родине, доверяя их своим близким. У Иоанна есть только дядя, что ныне сидит в Крыму, и отношения между ними натянутые. Да малолетний сын, который еще к сиське тянется.

Султан, как и визирь, были в курсе задуманного Патриархом дела. Поэтому воспринимали все эти острые слова спокойно. Остальные же, включая законника, несколько напряглись. Тем более, что наблюдатель раз за разом вываливал на них все новые и новые слова, пугающего толка. Ведь Османская Империя в 1477 году хоть и была исламской, но лишь условно. Она к этому году занимала только центральную и западную часть Анатолии да юг Балканского полуострова. То есть, земли, которые в те годы были населены христианами. И, в отличие от Сирии и Египта, завоеванных мусульманами в далеком VII веке, не имели крупного и значимого магометанского населения[1]. Иными словами — мусульмане были в Великой Порте лишь гостями в своей стране, просто прослойкой правящей элиты и небольшой массой вооруженных мужчин. А потому держались они здесь весьма условно, прекрасно осознавая свои «птичьи права». Оттого с Патриархом и иными иерархами султан был вынужден очень осторожно работать. И ТАКИЕ слова, что по словам наблюдателя, звучали на Соборе были смертельно опасны для власти Мехмеда в представлении любого здравомыслящего человека.