— Брат! — воскликнула Надя. — Я не хочу… я не хочу! Послушайте, мой брат слепой!
— Слепой? — переспросил молодой парень, сочувственно поглядывая на Михаила.
— Татары выжгли ему глаза! — отвечала Надя.
— Выжгли глаза? Ах бедняга! Я еду в Красноярск. Садись и ты вместе с сестрой в мою бричку. Ничего, малость потеснимся, да зато все втроем усядемся. Собака пусть бежит. Только предупреждаю, я еду тихо, боюсь замучить лошадь.
— Как тебя зовут? — спросил Михаил.
— Меня-то? Николаем Пигасовым. А что?
— Я никогда не забуду твоего имени, — отвечал Михаил.
Кибитка тронулась. Лошадь, совсем не понукаемая Николаем, бежала иноходью. Если Михаил Строгов ничего не выигрывал во времени, то зато Надя могла хоть немного отдохнуть. И действительно, усталость молодой девушки была так велика, что, убаюканная равномерной тряской телеги, она заснула как убитая.
Михаил с Николаем уложили ее как только могли покойнее и удобнее. Добрый парень совсем расчувствовался.
— Какая она красавица, — сказал он.
— Да, — отвечал Михаил Строгов.
— Ну, батюшка, ведь это того, уже очень храбро! А если так посмотреть на них, какие эти малютки хрупкие да слабые! А вы издалека идете?
— О да, издалека.
— Бедные! Небось тебе было больно, когда глаза-то жгли?
— Конечно, больно, очень больно, — отвечал Михаил.
— Ты не плакал?
— Плакал.
— Я бы тоже заплакал. Подумать только, что никогда не увидишь тех, кого любишь. Но зато они вас видят. Это, пожалуй, тоже утешение.
— Да, может быть! Скажи мне, приятель, — спросил его Михаил Строгов, — тебе никогда не приходилось встречаться со мной где-нибудь?
— С тобой, батюшка? Нет, никогда.
— Видишь ли, я спрашиваю оттого, что твой голос мне кажется знакомым?
— Посмотрите-ка! — воскликнул смеясь Николай. — Он знает мой голос! Быть может, ты спрашиваешь это нарочно, чтобы только узнать, откуда я еду? Что же, я скажу тебе. Я еду из Колывани.
— Из Колывани? — в свою очередь, воскликнул Михаил. — Ну, значит, я там тебя и видел. Ты был на телеграфной станции?
— Очень возможно, — отвечал Николай. — Я там жил и служил чиновником.
— И ты оставался на своем посту до последней минуты?
— Гм! В эту-то минуту мне и надо было там быть.
— Это было в тот день, когда двое иностранцев, англичанин и француз, поспорили с деньгами в руках, желая один опередить другого у аппарата, и англичанин телеграфировал первые стихи из Библии.
— Может быть, батюшка, все может быть, только я этого что-то не помню.
— Как ты этого не помнишь?
— Я никогда не вникаю в смысл телеграмм, которые мне приходится отправлять. Мой долг — забывать их как можно скорее.
Этот ответ вполне обрисовывал, что за человек был Николай Пигасов.
Кибитка между тем понемножку подвигалась вперед. Михаилу Строгову желательно было бы ехать поскорее, но Николай и его лошадь, как видно, не привыкли торопиться. Лошадь три часа бежала, затем час отдыхала, и так продолжалось день и ночь. Во время остановок лошадь паслась, путешественники закусывали в обществе Серко. Телега была снабжена провизией, по крайней мере, человек на двадцать, и Николай радушно угощал ею своих новых знакомых. После целого дня отдыха силы понемногу стали возвращаться к Наде. Николай все время следил за тем, чтобы ей было удобно и покойно.