В чем это выражалось?

В том, что в России G3 традиционно ругали. Называя не иначе как «часы с кукушкой» или отпуская иные нелицеприятные эпитеты. Но Фрунзе знал — в советской, а потом и в российской традиции принято давать огульные оценки, подавая многие вещи инструментами пропаганды в гротескных, черно-белых тонах. У нас, пожалуй, только FNFAL не ругали, да и то, только потому, что объявляли ее клоном нашей СВТ-40.

В остальном же мире оценки HK G3 были кардинально позитивнее. Что выразилось и в объеме производства, который был на уровне таких знаменитых «стволов» как FN FAL и M16. Примерно в районе 7–8 миллионов экземпляров всех вариантов. Что особенно показательно в условиях доминирующего оружейного лобби США и в глазах Фрунзе ставило G3 в равнозначную с FN FAL позицию.

Понятное дело — с АК все это не сравнимо.

Но никто и не стремился это сделать. Оружейный экспорт «наши западные партнеры» старались закрыть куда более дорогими и ценными продуктами вроде самолетов, орудий, бронетехники и так далее. Стрелковое же оружие в основном выпускали только для своих армии и гражданских нужд…

Почему Фрунзе зацепился за идею?

Потому что G3 была самой простой и дешевой в производстве из всей плеяды первого, послевоенного поколения штурмовых винтовок. Да и последующих. Настолько, что их лицензировали у себя даже такие страны как Пакистан, Иран, Турция, Мексика и так далее. А это, как вы понимаете, не самые передовые промышленные страны. Так или иначе — G3 стоял на вооружение армии и полиции около 80 стран.

Да, на оригинальном патроне, G3 лягался, что было главной его бедой. Но 6,5х40 далеко не 7,62х51. Это боеприпас был вдвое менее мощный. Что откровенно вдохновило Михаил Васильевича. И он битый час потратил на Токарева, рассказывая, как тому переделать свой «девайс» в некое подобие G3.

Понятно — обещание Федорову было дано.

Но сможет ли сам Федоров его реализовать? Большой вопрос. Поэтому нарком дал шанс и второму участнику этой гонки — Токареву. В надежде на то, что хоть один из образцов за несколько лет они смогут довести до ума. И на Токарева у него надежды было больше.

Почему?

Тот был приземленным и не витал в облаках.

Вон как ухватился за шанс.

И вряд ли будет пытаться сделать что-то идеальное. У него не такая степень экзальтации…

— Там есть еще кто на прием? — поинтересовался Фрунзе, когда конструктор ушел.

— Нет Михаил Васильевич, — ответил секретарь.

— Тогда я домой. Голова кругом.

— Вас беспокоить, если будет какое-то ЧП?

— Конечно. Следуем строго по регламенту. Пусть даже оно в 2 или 3 часа ночи случиться. — произнес нарком через плечо, выходя из кабинета.

Дорога до дома ему не запомнилась.

Он почти сразу задремал и чуть-чуть покемарил, пока ехал.

Поднялся в квартиру.

Обнял и поцеловал молодую и покладистую супругу. И… замер…

В прихожей на тумбочке стояла пачка книг, перевязанных веревочкой. Одинаковых.

— Что это? — спросил нарком и, не дожидаясь ответа, глянул на обложку. — «Сказки на ночь» М.В. Фрунзе… — прочитал он. И «завис».

— Дорогой, ты не рад?

— Я? Я… честно говоря даже не могу понять, что это?