А то ведь и огурцов на зиму засолить было нечем. Прасолы, купчишки соляные, только того и ждали! Воз соли до полугривны доходил — вымолвить страшно! А за полугривну-то лето целое надо страдовать в наймах, когда — и с женою вместе.

Как же было отцам-матерям не залюбить её, княжну Дубравку?!

Вот мимо лавки дородного купчины-сластёнщика, вдоль рядов лавочных — частью тесовых, частью палаточных, — проносится ватага ребятишек.

Купчище, словно пёс на цепи, мечется возле ящиков с пряниками да рожками да возле долблёнок с мёдом. Медовый, неодолимый — что для пчелы, что для ребятишек! — райский дух одолел их. Подняли головы — потянули воздух.

   — Ух, добро пахнет! — сказал один.

Купец к нему так и кинулся.

   — Стёпка! — крикнул он мальчугану. — А опнись-ко маленько, остановись!

   — Некогда мне: свадьба!

   — Дак не твоя же! — пошутил купец. — Обожди!..

Не доискавшись слова, Стенка покраснел и только рукой отмахнулся.

   — Стёпка, мёду дам... ложку! — кричит купец.

Степан и не думает остановиться.

Купец надбавляет:

   — Мёду ложку и пряник... вот побожусь!..

У Стёпки — видать по горлышку его, как он глотнул слюнки, — босые ноги сами замедлились и остановились.

   — Чего тебе?.. Да скорее!..

   — Стёпка, сбегай к Федосье Кирилловне... Знаешь Федосью Кирилловну... жену мою?

   — Знаю.

   — Беги скажи ей, что, мол, хозяин велит бежать к нему в лавку — посидеть у товару.

   — А ты что, на свадьбу пойдёшь?

   — Ага.

   — А тебе чего торопиться, не твоя ведь!

   — Стёпка! — кричит сластёнщик. — Рожков дам... два!..

Ух, тяжело Степану! Мотнулся вперед-назад, сглотнул ещё разок слюнки — и вдруг по-злому:

   — Сам угощайся... с толстой со своей!..

   — Ох ты, дрянь этакая! — закричал купец и кинулся догонять мальчишек.

Но... где ж их догнать!

   — Погоди, пострел... облезьяна!.. — кричал купец. — Уши оторву!..

Каменная библия Руси, тёсаная наша «Илиада», «Слово о полку Игореве», пропетое камнем! Вот они высятся на голубизне неба, белокаменные соборы Владимира — и Георгиевский, и Успенья, и Дмитрия Солунского, покровителя всех славян, и адриатических и поволжских.

Никому не зазорно на тёсаных этих ступенях склонить колена свои, дабы воздать сыновнюю дань гению русских зодчих, величию народа, страданиям и подвигам предков! Вот он преклоняет колена свои на ступенях дедовского собора, перед тем как вступить в самый храм, старший Ярославич — Александр, — тот, кто ещё в пору первой юности своей уже был проименован от народа Невский.

Александр сегодня в серебряном полупанцире, в нагрудном зерцале, которое сверкает из-под княжой багряницы — просторного и длинного сзади алого бархатного плаща, отороченного горностаем. Князь без шлема. Высокий, блистающий шлем покоится на вишнёвого цвета подушке, несомой мальчиком-шлемоносцем. В руках другого, такого же светловолосого отрока, — другая бархатная подушка, на которой покоится меч.

Оба мальчика, ступающие вслед за князем в двух шагах от него, тотчас повторяют движенья Александра, едва он на краткий миг опускается на колена.

Тесниною, справа и слева, удержанный живым тыном телохранителей — рынд, стоял народ владимирский, созерцая витязя.