И так было всегда. На первом месте она, и только потом все остальное. О ней, для нее…
Вспомнил себя, сидящим на ветке у ее окна с гитарой в руках, и ее ладошки, прижатые к стеклу, и глаза, распахнутые и пожирающие его силуэт. А он пел ей тогда свою любимую:
— Don't you cry tonight
I still love you baby
Don't you cry tonight
Don't you cry tonight
There's a heaven above you baby
And don't you cry tonight*1
Ты бы заплакала обо мне, Вереск? Если бы узнала, что я мертв? Из твоих глаз катились бы слезы, малая? Ты бы пришла ко мне на могилу, если бы она была? Ты бы простила меня за мою дикую любовь к тебе? Если бы я знал молитвы, я бы молился тебе! И я прощаю тебя…прощаю, что сможешь жить дальше без меня. Ты сможешь, Вереск? Сможешь быть счастливой без меня? Когда-нибудь ты расскажешь своим детям… что я был в твоей жизни? Или будешь постыдно молчать обо мне, Вереск?
Ему стучали через перегородку и орали по-английски:
— Заткнись!
А он пел все громче и громче, орал, как безумный. Даже когда его выволокли из машины, потянули по длинным коридорам и ступенькам вниз, швырнули на пол.
Сухой щелчок затвора над самым ухом, и он заорал слова песни громче.
Но выстрела не последовало. Кто-то спустился и что-то громко сказал по-китайски. Его бросили там внизу с завязанными глазами, а он продолжал петь.
_____________________________________________________________
*1 Не плачь сегодня
Я по-прежнему люблю тебя, детка
Не плачь сегодня
Не плачь сегодня
Небеса над тобой, детка
И не плачь сегодня.
(с) Don't cry. Guns N' Roses
***
Наше время…
— Мам? Как я выгляжу?
Чезаре заглянул ко мне в комнату, и я вначале невольно улыбнулась. Какой же он красивый, мой мальчик, какой взрослый. Как ему идет этот элегантный костюм и эта черная рубашка из тонкого шелка с ручной вышивкой на воротнике. Ручной вышивкой, так похожей на… и перед глазами другой мужчина в такой же рубашке идет мне навстречу с гитарой, поигрывая длинными пальцами по струнам.
— Ты прекрасно выглядишь.
Выдавила из себя, стараясь унять дрожь во всем теле.
— Я похож на дядю в этом костюме?
— Что?
Чезаре пожал плечами.
— Ну, на дядю Сальваторе. Все говорят, что мы с ним очень похожи, и этот костюм он выбрал для меня.
Улыбка пропала с моего лица, и я судорожно выдохнула.
— Выбрал для тебя?
— Да. У него безупречный вкус. Он обещал, что тебе понравится.
— И…и когда вы успели с ним так тесно пообщаться?
— А папа не рассказывал?
Чезаре словно схватил в руки саблю и сделал ею несколько выпадов, поглядывая на себя в зеркало.
— Мы каждый день встречаемся в офисе. Отец вводит меня в курс дела корпорации и во многие другие дела, а дядя Сальваторе научил метать ножи и дал посмотреть свою индонезийскую саблю, и обещал, что научит стрелять.
Я поправила воротник его шелковой рубашки, кусая щеку изнутри и напоминая себе о том, что уже сказала сыну, что мне нравится этот костюм.
— Ты меня обманула, да? Тебе не понравилось?
Столько разочарования в глазах, и мне, как в детстве, больно смотреть на это выражение лица. Какое безумное обожание собственного ребенка, иногда мне становилось больно от того, как сильно я люблю его. И каждый вечер я молилась Богородице, чтоб он был здоров, и чтобы она не забирала его у меня. Если Сальва рассчитывал этим костюмом и этой рубашкой вывести меня из равновесия, то он просчитался. Я не стану огорчать своего сына.