Таким образом англичанин остался было один на один с яростно наскакивающими на него господами и приготовился дать им достойный отпор в виде длинной тирады, состоящей из витиеватых ругательств. Он даже открыл рот и произнес ставшее впоследствии классическим выражение «А не пошли бы вы на…», как его прервали, бесцеремонно дернув сзади за фалду.

— Сеньор Фрэнсис…

— Какого черта… — обернулся англичанин, намереваясь влепить оплеуху надоеде, но осекся, увидев отца Дамиана, смиренно держащего в свободной от его фалды руке длинные деревянные четки.

— Сэр Фрэнсис, я должен вам сообщить, правда, не знаю, насколько это будет вам интересно, но мне кажется, вы должны знать, что… — мялся монах, розовея от направленных на него свирепых взглядов раздраженных мужчин.

— Ну, — не выдержал Кроуфорд, — не мямлите, святой отец. Что там у вас еще?

— Не знаю как сказать, но дело в том, что леди Лукреция Бертрам жива, — выпалил наконец монах, преодолев смущение.

Трое человек застыли как громом пораженные. Кроуфорд медленно поднес руку к горлу и механически ослабил шейный платок. Кровь отлила от его покрытого загаром лица.

— Что вы сказали? Повторите… — тихо переспросил он, и глаза его сделались вдруг страшными.

— Леди Бертрам жива и находится в плену у отца Франциска! — повторил отец Дамиан, не ожидавший такой реакции.

Первым опомнился мистер Смит. Он схватил Кроуфорда за предплечье и с силой сжал его.

— Вы дали слово, Фрэнсис, — прошептал он. — Я не позволю вам еще раз поставить экспедицию на край гибели.

— Подождите, подождите все, — также тихо ответил Кроуфорд и, высвободив руку, ничего не видя вокруг себя, пошел обратно в лес. Дремавшая неподалеку собака вскочила и засеменила за ним.

— Вы дурак, отец Дамиан! — хором воскликнули банкир и шпион и одновременно постучали себя кулаками по голове.

— И это когда мы почти у цели! — со слезами обиды в голосе вскричал господин Абрабанель и в отчаянии пнул ногой кочку.

— Нашли время для откровений, падре, — устало вздохнул Смит и опустился на срубленное для костра дерево.

— Все погибло! — горестно прошептал банкир и, схватившись за голову, побрел к своей палатке.

До самого ужина никто не смел приблизиться к Кроуфорду. Уильям несколько раз порывался подойти к нему, но, натыкаясь на почерневшие глаза Роджера Рэли, отступал.

Когда от костров потянуло кукурузной кашей и солдаты забряцали своими оловянными флягами, Кроуфорд вышел на освещенную пламенем поляну и остановился, сложив на груди руки. Воцарилась мертвая тишина.

— Я принял решение, джентльмены, — сказал сэр Фрэнсис и медленно обвел взглядом окружавших его людей.

На их лицах смятение мешалось с тревогой, они ждали решения своей участи, ибо каждый из них понимал, что нападение на укрепленную редукцию было безнадежным предприятием. Но перед ними стоял их командир, и ослушаться его они не могли. На мгновение Роджеру захотелось, чтобы каждый из них испытал то отчаяние, ту боль, что терзали сейчас его сердце. Но это было невыгодно. Это было преступно. Наконец, это было просто глупо. Никто не обязан чувствовать то, что чувствует ближний.