Я заглянул в палату. Старый замер меж кроватей, растопырив руки. Он глядел себе под ноги на мокрый пол.

– Что, обо мне нечаянно вспомнил?

Старый поднял смятое лицо, его снова вырвало. Он попятился еще от расползшейся лужи, и мне стал виден стол. На нем из надрезанного батона отличной ветчины черно торчали хвост и задние лапы обугленной крысы.

В пять утра уже осенью хмарит, нету июньской легкости пустой, когда не ждешь событий, ничего – легкости хватает. Синева под заборами и по канавам, зевота – грузный мясокомбинатовский вахтер в черной шинели зевал, утыкаясь в зеленые варежки. Сидит на ступеньках деревянной лестницы – приставил ее к бетонным плитам, сложенным у ворот, будто выкрасил и теперь сушит.

– Посигналь, посигналь этому, – теребил Старый Костика и под бессонное злобное гудение тронул меня. – Ты не спи, – закричал вахтеру: – Дед! Тут колбасный цех? Ты чего варежки насунул? Перстни золотые прячешь? Рот боишься открыть – весь в золоте?

Я глядел на лысого пухлощекого парня, найденного в машине на заднем сиденье. Мешает лечь.

– Меня зовут Виктор, помните? Вы в поезде уступили свою полку. Приехал домой, а в двери повестка. Сразу остригли. Сказали: на месяц, сборы по гражданской обороне. К вам порученцем, даже не знаю, что это. Как связной, наверное? Завтра форму получать. И вам дадут. Вы ведь лейтенанты? Вспомнили меня?

– На территорию не пу-щу, – задребезжал вахтер, нагнув к окошку седые усы.

– А кто тебя спрашивать будет! Пошли, Константин, посмотрим, откуда тебе колбасу принесли. – Старый нес сверток подальше от себя.

Дед безуспешно подергал рычаг сирены и зашарил в траве оброненный свисток. В машине тянуло спать, да Витя мешался.

– Так вы ученые? Каждый день так рано начинать? Может, вы позволите мне дома ночевать? Хоть бы через день. Понимаете, я тут жениться собрался.

Вышли. Красные цеха с непромытыми окнами. Под бетонным забором с колючей проволокой на штырях – песчаный откос, трава, пыльные кусты, бумажки, столбы, а там уж низина – вода блестит, я повернул за бетонные плиты, здесь не так несло падалью, и опустился на черную шину, заполненную землей под цветы, – я сел на край и протянул ноги.

Парень и сюда приперся за мной.

– Вы за что-то сердитесь на меня? Что я в поезде ушел? Моя невеста ехала в другом вагоне. Я хочу, чтобы между нами сразу установилась ясность. Для меня это важно. Полковник Гонтарь сказал: будешь плохо служить – пошлю на Камчатку самолетам хвосты заносить. Вы прямо мне приказывайте, как правильно делать.

– Да просто скучно.

– Караул, тревога! – закричал наконец дед на проходной. – Прорыв на территорию. – И закашлял.

– Дед, иди налью.

– У нас же нет с собой, – прошептал Витя. Придется ему дослуживать на Камчатке. Невеста перестанет отвечать после третьего письма. Надоумил – он полетел к машине.

Я кивнул деду, вмиг очутившемуся рядом:

– Чо разорался, как оленевод? Свистка так и нет?

Дед обиженно смолчал, но походный стаканчик принял. Я не пил. «На начало» пить грех, выпьем «в закрытие».