Отогнав тревогу, заглушив глас гордыни, Альва Ахайре сказал:

– Как пожелает моя леди, – и надел Кольцо Правды на безымянный палец правой руки.

Ощущение было, как будто оно немедленно сжалось, обхватив его бережно, но твердо. Для пробы он подергал кольцо, но оно не сдвинулось ни на полдюйма. Ничего не скажешь, своеобразная печать на договоре.

– Мне кажется, в этой сделке я получаю куда больше вас, – с сомнением сказал Альва.

Дэм Таллиан только загадочно улыбнулась и предложила молодому кавалеру руку изысканным придворным жестом. Они встали перед огромным зеркалом, висящим на стене. Чародейка дохнула на зеркало, коснулась его кончиками пальцев, и по стеклянной глади вдруг пробежала рябь. Стекло помутнело, заволновалось, как поверхность пруда, когда в нее бросишь камешек. Рука об руку они шагнули в портал и мигом перенеслись за тысячи лиг от Фаннешту, на Край Мира.

За хрустальными стеклами расстилалась бескрайняя снежная равнина. В черном небе, как остывающие угольки, сияли звезды, и жемчужная луна робко заглядывала в высокие стрельчатые окна, похожие на вплавленные в стены исполинские кристаллы.

Покоям Дэм Таллиан позавидовал бы и сам король – в переносном смысле, конечно, ибо такой святой человек, как нынешний правитель Криды, был неспособен завидовать материальному благополучию. Всюду инеисто-белое, серебристо-ледяное: жемчуг и лунный камень, серебро и перламутр, хрусталь и платина, моржовая и слоновая кость. Даже пламя в огромном камине было голубоватым, какое дают некоторые породы деревьев. Камин отгораживал экран из молочно-белого коралла, похожего на морозный узор. Полы устилали меха: песцовые, собольи, горностаевые, белые медвежьи, пятнистые леопардовые, будто бы разрисованные черными фиалками по белому фону. Гобелены на стенах изображали картины зимней охоты на волков, оленей, белых медведей. Снежный шелк простыней на небрежно застеленной кровати откровенно манил обещанием сладостной неги.

В покоях было так тепло, что становилось ясно: в одежде нет никакой нужды.

Платье Дэм Таллиан стекло на пол и тут же испарилось пушистым облачком, не оставив ни бьющихся на полу рыбок, ни увядающих водорослей. От нее пахло морским бризом и криками чаек, шумом волн и нагретым на солнце песком. И как песок под солнцем, ее прохладные губы согрелись под поцелуями. Она обняла его, как ласковое море, унесла на волнах наслаждения, пролилась дождем, задрожала туманным маревом, взволновалась приливом. Кавалер Ахайре ощущал себя то утлой лодчонкой на мощных валах, то ловцом жемчуга в морской пучине, то игривым дельфином, то ураганом, под которым вскипает и пенится море.

В пылу любовных утех они перешли на ты. Он шептал ей: 'Дэм, Леди Моря!', – а она ему: 'Альва, серебряный мой!' (старомодное обращение, бывшее в ходу лет двести назад). И сон не смел приблизиться к изголовью кровати, отгоняемый страстью и бодрящим вином.

За окнами, на бархатной черноте неба вдруг мелькнули светлые всполохи.

– Рассвет уже близко? – спросил с легким беспокойством Альва. Прямо сейчас ему даже вспоминать не хотелось о рассвете.