– Что за форма? – спросила она.

– Если дашь красноте, она даст тебе форму. А ты дала уже больше, чем мы за свою жизнь. Мама с папой никогда не давали ни девочек, ни мальчиков, хотя раньше так делали. Давали красноте, что она хочет. Чтобы давать, нужно это, – он постучал пальцем по топорикам в свертке. – И нужно быть красной, – юноша погладил ее руки, точно некую драгоценность, – повсюду. Кожа должна быть красной, как земля. И нужен огонь, без него опасно. Прячь лицо, а то утонешь в красноте, как девушка из газет.

Она слушала его слова, и ее руки дрожали возле влажного лона.

– Черная мать и ее белые щенята. Ты их позвала, и они будут рядом ради того, что ты сделала. Они поставили тебя в центр, и все вертится вокруг тебя. Что сделано, то сделано.

И юноша добавил без намека на насмешку, шутку или ложь:

– Теперь ты внутри старой Крил. Что ты приведешь, то они возьмут, – он говорил это, глядя на ее живот.

– Кто они? – жадно спросила Джесс, но юноша снова погрузился в знакомую глубокую тишину. Он больше не слушал, только размышлял, что может для нее сделать, будто был механиком, а Джесс привезла в его гараж сломанную машину.

– Они скребутся под землей? – наконец спросил юноша, постучав по виску маленькой головы. – Вот тут?

И Джесс подумала, как часто бежала во сне, пугая стада и загоняя их в яму вместе с красными людьми, носившими зловонные звериные головы – с рогами или с перьями, но неизменно – с черными мордами, через которые смотрели безумные глаза. Она вспомнила щенят, которые ходили по самым темным углам ямы на задних лапах, с алыми пятнами на грязно-белых грудках. От одного вида щенят Джесс пугалась так, что просыпалась, прежде чем успевала разглядеть как следует их или то, что с ревом поднималось из земли позади. Она вспомнила также, как, проснувшись, лежала и часто дышала, как собака, и дрожала от радости, что увидела только черные тонкие лапы самой большой из тварей, вылезавшей из трещины… и все же все равно мечтала увидеть эту сущность, будто та была ее любовником. Женское естество Джесс раскрывалось ей навстречу, едва ли не терзаясь от боли.

– Наверно, да, – ответила она фермерскому сыну, который оказался не просто фермерским сыном. Он мудро кивнул, будто они обсуждали нечто очень важное для него, и торжественно добавил:

– Ничто не записано – только картинки. Нельзя работать без ведуньи в центре – она собирает все вокруг. Понимаешь? Нужно время.

– Можешь показать как? – спросила Джесс. В ее глазах стояли слезы, она поглаживала чудо, зревшее в животе. Джесс опустилась перед юношей на колени. Он смутился, попросил ее встать и, встав на колени сам, поцеловал ее ступни.

Затем мальчик с желтыми глазами поехал с ней домой. Его старые пыльные чемоданы, которым было место только на красной земле, не нужной почти никому, они взяли с собой. И тогда он показал ей, что его мама делала со скотиной в роще, как наполняла старую Крил, что ей показывали другие жены, и так далее – пока его папа не ушел к Христу и не прекратил все это.

Джесс узнала, что священные орудия убийства и подземная музыка всегда приводили других к роще ведуний – древнейшим красным колоннам. Она видела, как лежали кости ведуний в пыльных могилах, которым было очень много лет. Она много раз спускалась с юношей – красная, в маске, без одежды, проявляя величайшее почтение, чтобы не утонуть в собственной крови, позволяя картам на стенах наполнить себя знанием.