Марья Антоновна впорхнула в комнату и, увидев стоящего на коленях Хлестакова, вскрикнула.

Хлестаков схватил за руку Марью Антоновну, поставил ее на колени рядом с собой:

- Анна Андреевна, благословите постоянную любовь. Анна Андреевна в сильнейшем изумлении вскрикнула:

- Так вы в нее...

На самой лучшей тройке к дому городничего подкатил Осип. Он торопливо подошел к двери и остановился. До него доносилось что-то необыкновенное. Городничий кричал:

- Да благословит вас бог, а я не виноват!

Перепуганный Осип быстро вошел в комнату и увидел, как Хлестаков целовался с Марьей Антоновной. Осип нарочито громко сообщил:

- Лошади готовы.

Хлестаков глупо недоумевал, о каких лошадях идет речь.

Городничий, Анна Андреевна и Марья Антоновна бросились к окну, чтобы проверить.

Осип подозвал Хлестакова и шепотом говорил:

- Погуляли два денька, ну и довольно. Неровен час, какой-нибудь другой наедет.

Хлестаков тоже шепотом:

- Нет, мне еще хочется пожить здесь. Пусть завтра...

Осип требовал:

- Да чего завтра, ведь вас, право, за кого-то другого приняли, а лошади тут какие славные.

Хлестаков вздохнул, обернулся к городничему:

- Да, еду.

Городничий растерялся:

- А как же, то есть... вы изволили сами намекнуть насчет, кажется, свадьбы.

Хлестаков вывертывался:

- А это... на одну минуту. Только на один день к дяде, богатому старику, и завтра же назад.

Настоящий ревизор летел на тройке во весь опор, - бричку подбрасывало на шатких мостках. Ревизор стоял в бричке и подгонял ямщика, ямщик лошадей...

У парадного крыльца городничего стоял тарантас, запряженный тройкой добрых коней.

Осип торопился, укладывая нехитрый багаж, опасливо оглядываясь по сторонам, не задержат ли. Тренькали нетерпеливые бубенцы.

Настоящий ревизор летел во весь опор по Екатерининской дороге.

Хлестаков, провожаемый всем семейством городничего, вышел на крыльцо.

Неизвестно откуда, точно из-под земли, вынырнули Бобчинский и Добчинский. Им хотелось до страсти узнать, что произошло.

Хлестаков на глазах у всех привлек в свои объятия Марью Антоновну:

- Прощайте, ангел души моей, Марья Антоновна.

Иван Александрович с удовольствием целовал раскрасневшуюся Марью Антоновну.

Бобчинский и Добчинский впитывали все, что видели. Городничий умиленно ворковал:

- Прощайте, ваше превосходительство.

Хлестаков оторвался от Марьи Антоновны и, взглянув на аппетитную Анну Андреевну, бросился к ней:

- Прощайте, маменька.

Иван Александрович сел в тарантас, и тройка тронулась.

Городничий махал платком. Женщины посылали воздушные поцелуи. И только Добчинский и Бобчинский, ухватившись за крылья тарантаса, бежали по дороге, не желая расставаться с вельможей.

Бобчинский еле поспевал за тарантасом, на бегу успел ввернуть просьбу Ивану Александровичу:

- Прошу покорнейше... сказать всем там сенаторам и адмиралам... что вот живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинский...

Ямщик подобрал вожжи, тройка рванула и понесла, обдавая пылью оторвавшихся от тарантаса Петров Ивановичей.

Бубенцы, захлебываясь, уносились вдаль, и уже не видно самой тройки, а только звуковой след от Хлестакова долго еще был слышен.