Но в XV веке стало происходить нечто странное. Залив начал мельчать. Большим судам было уже не добраться до причалов Брюгге. Штаб-квартира Ганзейского союза переехала вверх по побережью в Антверпен. Брюгге быстро стал тихой заводью, в прямом и переносном смыслах. Город стал таким безжизненным, что получил прозвище «Мёртвый Брюгге» (Bruges-la-Morte). В наши дни это прекраснейший музейный уголок. Он прекрасно сохранился и наполняется шумом лишь благодаря туристам, жаждущим побывать в застывшем времени — в процветающем торговом городе XV века, чьему благополучию и развитию пришёл конец с уходом моря.
А в это время Антверпен, по-прежнему соединённый с миром рекой Шельдой, стал вместо Брюгге крупнейшим торговым городом Западной Европы. Богатство тех дней хорошо заметно и сегодня. Антверпенский кафедральный собор Богоматери буквально подпирает небо, но того, кто здесь впервые, ещё сильнее поражают величественные здания гильдий на Гроте-Маркт — рыночной площади, - взметнувшиеся над булыжной мостовой на пять, шесть, семь этажей и кажущиеся ещё выше благодаря длинным тонким шпилям и высоким узким окнам. Хотя с развитием воздушного, железнодорожного и автомобильного транспорта выгоды географического положения города поубавились, Антверпен остается мощным экономическим центром. Он по-прежнему является алмазной столицей мира и крупным портом на Шельде, работа в котором кипит круглые сутки.
Сравнение судеб Брюгге и Антверпена наводит на простую мысль: если хотите быть богатым, то неплохо бы наладить с миром прочную связь. Если вы не хотите ничего менять, вам лучше всего подойдёт мелеющая гавань. Если же вы хотите быть богатым и при этом ничего не менять, вынужден вас огорчить: так не бывает.
На свете немного вещей, от которых я получаю больше удовольствия, чем от поглощения антверпенского картофеля-фри под майонезом и орошения желудка крепким шипучим бельгийским пивом. Разумеется, раз уж я экономист, я попутно размышляю о мировой торговой системе. Картофель-фри, подаваемый в заведении Frituur №1, невозможно воспроизвести нигде в мире. Однако бутылку пива Duvel, которой я его запиваю, можно без труда приобрести в Вашингтоне. Пусть вдвое дороже, но оно в точности такого же вкуса и крепости. Поэтому, когда я в Антверпене сижу в кафе рядом с Гроте-Маркт и вкушаю Duvel, мне даже немного жаль, что это наслаждение несколько утратило свою ценность из-за того, что стало доступно мне и дома. Конечно, когда я в Вашингтоне — и трезв, — я только и делаю, что воздаю должное славным, предприимчивым торговцам, что доставляют экзотические сорта пива вроде Duvel, Chimay и Maredsous 10 к моим дверям, и жду не дождусь, когда они начнут импортировать еще и Westmalle Trippel.
Наиболее заметное проявление растущей экономической взаимозависимости мира — доступность заграничных товаров в знакомых условиях. Это одновременно и благо, и проклятие: благо, потому что вы можете насладиться широким набором яств, не слишком удаляясь от дома. Проклятие, потому что во время путешествий обнаруживается, что заграница выглядит чересчур знакомо. От McDonalds в Москве до Starbucks в Пекине, не становимся ли мы все на одно лицо? Кажется, будто мир превратился в один бурлящий котел. Торговля с заморскими землями когда-то была прерогативой Флоренции, Венеции и Брюгге, а сегодня её ведут все, кому не лень.