– Это еще не все… – медленно проговорил Зверь, обводя взглядом лица товарищей, словно раздумывая, надо ли продолжать. – Когда меня допрашивали… Со мной говорили не только люди из спецотдела и службы внутренней безопасности… Ко мне несколько раз приходили другие. Одетые в серое, в дымчатых очках. У них круглый белый шеврон на рукаве… Я так и не понял, откуда они. Так вот, их совсем не интересовало мое дело. Они спрашивали лишь о Курте. О том, как он себя вел. Не заметил ли я чего-то странного в его поведении… Они задавали твои вопросы, Писатель. Ты случайно не знаешь, что это за люди? Ты с ними не знаком?

– Белый круглый шеврон? – переспросил Гнутый, наморщив лоб. – Я что-то слышал… Видел… Да, я встречал этих людей. Однажды. В Неваде. Мы сопровождали какой-то груз. И на месте нас встретили эти люди: в серой одежде, в очках, с белыми кругами на рукавах. Мы тогда решили, что это какие-то яйцеголовые умники.

– И теперь эти самые яйцеголовые умники из Невады зачем-то прибыли к нам, – задумчиво сказал Зверь. – Для чего? У тебя есть какие-то мысли по этому поводу, Писатель?

Павел молча пожал плечами.

– Ты точно не хочешь ничего добавить? – Зверь пристально смотрел на него.

– Я сам пока ничего не понимаю, – сказал Павел.

– Не нравится мне все это, – Гнутый усиленно тер лоб, словно у него болела голова. – Помнишь колдуна-африканца, с которым мы служили в Малинди? – обратился он к Зверю. – Тот тоже что-то предсказывал. Потрошил петухов и лягушек. А потом распотрошил себя… Вот и теперь: во второй роте маг-пуэрториканец объявился. У нас немец-прорицатель… Ох, не к добру все это.

– А я тоже гадать могу, – сказал Шайтан. Гнутый глянул на него, усмехнулся:

– Помню-помню. Никогда не забуду, как нагадал ты мне добрую новость из дома. И что я получил? Известие о разводе!

– Разве я ошибся?

– И приглашение на свадьбу! От моей жены и моего лучшего друга!

– Если бы ты не был так завистлив, ты радовался бы, что два этих человека наконец-то встретили друг друга.

– Если бы я был ближе к ним на пару тысяч километров, я бы явился на торжество в полной боевой выкладке, и устроил бы такой салют в честь молодоженов, какой и экстерры не видывали!

– Ладно, пора, – оборвал Зверь разговорившихся товарищей. И уже в дверях вспомнил:

– Да, вот еще что… – он обернулся. – Эти люди в серой одежде советовали мне помалкивать.

Павел понимающе кивнул:

– Хорошо.

– Но я не люблю, когда мне советуют, – ощерился Зверь. И Павел подумал, что разжалованный капрал, все же, нисколько не изменился.

Шли дни. Что-то менялось, что-то оставалось неизменным.

С левого глаза Арнарсона сняли повязку. Зрение удалось сохранить, а вот со слухом у Викинга по-прежнему были проблемы – ухо воспалилось, загноилось, острая боль простреливала череп.

Живич, оправдывая свое прозвище, уже вовсю бегал по палате. Доктор ругал непоседливого пациента, грозил, что специально распустит швы на животе, и тогда рядовой будет вынужден ходить, руками придерживая свои вываливающиеся кишки. У доктора был своеобразный юмор.

Павел уже почти освободился от гипсовых и титановых оков. Ключица была в порядке, колено не беспокоило, ребра, вроде бы, тоже, хотя снимать плотный, мешающий дышать корсет еще не позволялось. Доктор обещал оформить выписку через пару дней. Но настоятельно велел в течении двух последующих недель ограничить физическую нагрузку.