Выйдя первым из машины, Кузнецов спросил у вытянувшегося «казака»:
— Генерал приехал?
«Казак» (его звали, как выяснилось потом, Евтей Луковский) виновато пробормотал, что не понимает по-немецки.
Обер-лейтенант отмахнулся и уверенно поднялся на крыльцо. Следом за ним все остальные. Струтинский, как и было условлено, не выключил мотор, а лишь поставил на малые обороты, чтобы, после того как все завершится, не терять уже ни секунды. В гостиной навстречу Кузнецову поспешил денщик, тоже «казак», этот уже немного говорил по-немецки:
— Господин обер-лейтенант, господина генерала дома нет. Будете ждать или прикажете передать… — и замер, завидев направленный ему в грудь зрачок «вальтера».
— Тихо! Не шуметь! — приказал Кузнецов по-русски. — Мы партизаны. Понял?
Денщик — его звали Михаил Мясников — от волнения понял если не все, то, во всяком случае, главное: что такое направленный на тебя в упор взведенный пистолет, и без сил опустился на пол. Его подхватили под руки и мгновенно обыскали. Впрочем, как и следовало ожидать, оружия при нем не оказалось.
Потом Кузнецов и Струтинский (который до этого оставался в машине) вызвали в дом Луковского и обезоружили его. Струтинский надел на себя каску Луковского и занял на улице место часового. Это было сделано вовремя, потому что почти сразу с соседнего крыльца спустились один из заместителей Ильгена генерал Омельянович-Павленко (форма немецкая, «украинские» ярко-желтого цвета — лишь лампасы на галифе) и немецкий гауптман. Струтинский откозырял, но они не обратили на него никакого внимания. Однако трудно сказать, как бы они повели себя, не завидев часового на положенном месте.
Обоих «казаков» усадили на пол гостиной, велели помалкивать и не шевелиться.
Начался быстрый, но внимательный обыск квартиры. В объемистые, генеральские портфели полетели служебные бумаги, карты, даже личная переписка — что из этого представляло разведывательный интерес, предстояло выяснить позже и не здесь. Туда же сложили найденное в доме оружие автомат, два пистолета. В последний момент Кузнецов, вспомнив пристрастие командира к охоте, снял со стены великолепное трехствольное охотничье ружье в подарок Медведеву.
Пока разведчики работали, сестры по собственной инициативе проводили идеологическую беседу с «казаками».
— Эх вы, были Грицами, а стали фрицами, — безжалостно бросала им в лицо «Майя». — Да вы хоть знаете, что наши Киев взяли?
Денщик невнятно оправдывался, говорил, что не по своей охоте пошел служить к немцам, заставили, что в своих не стрелял…
Часовой Луковский оказался решительнее. Трудно сказать, что пережил за несколько минут беседы с сестрами этот человек, совершивший в своей жизни тяжкую ошибку, исправить которую дано не каждому. Видимо, на него произвело впечатление само участие в операции двух молодых женщин, которые не побоялись стать партизанками, тогда как он, тоже молодой, сильный парень, когда-то смалодушничал… Как бы то ни было, он неожиданно встал и обратился к Кузнецову:
— Господин обер-лейтенант… Товарищ командир, генерал вот-вот подойти должен, а потом и новый пост — старшой немец и два казака. Увидят вместо меня чужого солдата — могут шум поднять. Дозвольте мне снова на пост заступить.