«Подложил кто-то из своих, — подумал я. — Из нашего же отряда.. Значит он же и устроил этот... гм... акт. А значит Анна все-таки права, что на нас подумала...»

Я почувствовал досаду.

Чья-то дурацкая хулиганская выходка, а мне теперь как-то придется выкручиваться. И вообще меня сейчас домой, наверное, отправят. Мамонова чуть за меньшее не отправили.

— Что вы все здесь столпились? — прикрикнула Анна Сергеевна. — Идите занимайтесь своими делами!

— Объявляю общий отрядный сбор прямо сейчас! — гаркнул Прохоров. — Всем, кроме Крамского собраться на веранде!

Парни и девчонки, все еще возмущенно гомонили. Кто-то не очень понимал, из-за чего шум, другие объясняли по-быстрому, что, мол, у Крамского в рюкзаке те самые серные шашки, которые в клубе кто-то поджог.

— Значит так, Крамской, — Анна Сергеевна посмотрела на меня своим фирменным взглядом поверх очков. — Отправить домой я тебя не могу, и ты это знаешь. Но этот вопиющий случай обязательно попадет в твое личное дело. А ты знаешь, что это значит.

— Что значит? — спросил я. Спокойным голосом. Ну не чувствовал я ни страха, ни стыда! Как будто кино смотрю про пионерский лагерь. Выходка с шашками в клубе идиотская, согласен. Но накал драмы вокруг нее казался мне чрезмерным.

— Что в комсомол тебя не примут, Крамской, — устало сказала Анна Сергеевна. — Вот зачем ты это сделал, Кирилл? Чего ты добивался?

— Я этого не делал, — повторил я.

— Ну вот, опять старая песня... — педагогиня махнула рукой. — Пойдем, Еленочка. Пусть с ним совет дружины разговаривает, может это его проймет и заставит стыдиться за свой ужасный поступок.

Я остался в комнате один.

— ...кто-то же и правда мог подбросить, — услышал я с веранды спокойный голос Цицероны. — Так что улика в лучшем случае косвенная.

— Чичерина, а вот кто тогда? — с нажимом спросил Прохоров. — Ты уже не в первый раз здесь, нас всех знаешь. А Крамского когда узнала?

— В автобусе сидели рядом, — сказала Чичерина.

— И почему ты тогда его защищаешь? — наседал Прохоров. — По-твоему выходит, что кто-то из нас ему эти шашки подложил? Ну скажи, давай! Скажи, о ком ты тут такого мнения! Ты же всегда говоришь правду!

Чичерина молчала.

— Может еще кто-то хочет высказаться в его защиту? — грозно спросил Прохоров.

— А не в защиту можно? — это Марчуков.

Некоторые засмеялись.

— Нет желающих, значит, — Прохоров удовлетворенно хмыкнул. — Тогда давайте голосовать. Кто «за»?

Послышалось шуршание одежды и возня.

— Цицерона, ты почему не голосуешь? Ты против?

— Я воздержалась.

— Так не пойдет. Или ты с отрядом, или против нас.

— И что тогда, Прохоров?

— Чичерина, ну и для чего ты это делаешь? — голос Прохорова зазвучал нетерпеливо и раздраженно. — Выделиться хочешь? Особенная ты у нас, да?

— Я уже сказала, Прохоров.

— А я тебе ответил. И ты промолчала. А молчание — знак согласия. Так что голосуй давай!

— Ой, да подавись! Вот, видишь, я подняла руку. Доволен теперь.

— Так, вижу, вижу... Мамонов! У тебя тоже есть какие-то возражения?

— Руку устал держать, пока ты с Чичериной спорил, — лениво протянул Мамонов. — Долго еще? Я бы прогулялся перед обедом...