Она расхохоталась.
— Ты и впрямь пытаешься меня запугать, Мэттью? Неужели ты меня так плохо знаешь? — Я не ответил. Я ждал вопроса, который она обязательно должна была мне задать, если, конечно, не знала заранее, что нас привело сюда. И она его задала. — Зачем ты меня сюда привел? Что тебе надо?
Я смотрел на нее — слегка помятую и всклокоченную и уже начисто позабывшую свою роль с фальшивым акцентом, фальшивыми документами и фальшивой пикантностью форм. А думал я о худенькой загорелой блондинке, чья жизнь, возможно, зависела от того, что произойдет в этой комнате в ближайшие минуты. Я полез в карман и вытащил свернутый черный ремень.
— Мне нужен ответ только на один вопрос, — тихо произнес я. — Я хочу знать, где Уинни.
Она бросила взгляд на ремень. И вновь в ее глазах мелькнула тень недоброй догадки.
— Уинни? Какая Уинни?
И тут я впервые испытал истинное облегчение — точно гора с плеч свалилась. Значит, я все же не ошибся. И не терроризировал невиновную женщину — невиновную, по крайней мере, в одном пункте. Потому что даже если Вадя и не была каким-то образом замешана в похищении, она не могла не знать, кто такая Уинни. Ведь она мне ее очень точно описала, когда мы с ней болтали в коктейль-холле отеля. Вадя мне тогда сказала: “Но теперь-то у тебя молоденькая блондинка-жена, как мне доложили”. Конечно же, на том брифинге ей сообщили и имя моей жены.
Инстинктивная попытка Вади сделать вид, будто она ничего не знает, была сродни нервному рефлексу, который выдает тебя с головой: такое случается, когда, пропустив несколько стаканчиков для бодрости, на протяжении многих часов ждешь подходящий момент, чтобы разыграть какую-нибудь дурацкую сцену, и несколько раз едва не срываешь спектакль...
Если бы имя “Уинни” не вызвало у нее никакого чувства вины, она бы не стала так поспешно отрицать, что оно ей известно.
Вадя поняла это и заявила:
— А, теперь вспомнила! Это твоя молоденькая жена? Она что — пропала?
— Плохо сыграно, Вадя. Никуда не годится, — сказал я.
— Ты считаешь, мне что-то известно? Но уверяю тебя...
— Перестань! Не утруждай себя отрицанием вины, дорогая! Я сам за тебя сделаю заявление. Тебе ничего не известно, тебе никогда ничего не было известно и тебе никогда ничего не будет известно. Хорошо? Это ты и собиралась мне сообщить, не так ли?
— Мэттью, я...
— Мы с тобой хорошо знаем, как проходят эти игры в вопросы-ответы, так что давай-ка сразу условимся: может, нам стоит сразу перейти к делу? Ты видишь этот ремешок? — Я поднял кожаную ленту. — Скоро он затянется вокруг твоей шеи — я не шутил, когда говорил, что лучше тебе побеспокоиться о собственной голове. Я пропущу ремень вот через эту пряжку, а сам встану за спинку кресла. И буду задавать вопросы — теперь уже официально. Я дам тебе время на обдумывание. Если ты откажешься отвечать или начнешь вешать мне на уши лапшу про то, что тебе ничего не известно, я затяну ремешок на твоей шее и придушу тебя как котенка. Потом я слегка распущу ремень и дам тебе еще один шанс. Возможно, я дам тебе и третий шанс. Это будет зависеть от моего терпения и от того, что, скажем так, я вдруг уловлю возникшее у тебя желание сотрудничать. Но учти: прежде чем мы выйдем из этой комнаты, я буду точно знать, где находится моя жена, — или ты умрешь.