Пётр Иваныч растирал мочалкой своё тело. Я смотрел на его руки и боялся, как бы он не задел шрам. Но мочалка, как только доходила до шрама, сразу же убегала вверх, и по шраму лишь мягко стекала пена.

Разведчики радовались чистой воде, плескались, брызгали друг на друга, как маленькие. Мне тоже хотелось поиграть – я набирал воду в горсть и тонкой струйкой выпускал в таз.

– Голову хорошо вымыл? – спросил Пётр Иваныч. – Ну-ка становись! Крепче держись за лавку. Надраю тебя, чтобы блестел, как медный самовар!

Он густо намылил мочалку. Я покрепче упёрся в лавку. Пётр Иваныч поддерживал меня левой рукой, а правой тёр спину, бока, шею. Хоть и больно было, но я молчал, только крепко сжимал зубы.

Наконец Пётр Иваныч кончил тереть, окатил меня водой, и я с облегчением вздохнул.

– Порядок, – сказал Пётр Иваныч. – Сколько ни мойся, белее снегу не будешь.

Мы первыми кончили мыться. Глядя на нас, и другие разведчики окатывали напоследок себя чистой водой. Все раскраснелись. Яшкино округлое лицо блестело пуще прежнего.

Разведчики присаживались на лавки, вытирались старыми полотенцами. У меня немного кружилась голова, хотелось пить.

Старый боец принёс нашу одежду. Она густо пахла семечками. Разведчики стали одеваться. Как им нравилось натягивать чистое бельё!

А когда же мне принесут?

Старый боец снова появился в сарае:

– Где тут самый большой разведчик? – спросил он весело. – Держи обновку!

И он протянул мне настоящее красноармейское бельё. Рубаха и кальсоны были как раз по мне, по краям подшиты белыми нитками. И точь-в-точь такие же, как у разведчиков.

Мы недолго простояли в куркульской хате. Нас перевели в усадьбу, в штаб полка.

Штаб разместился в каменном доме с высоким крыльцом и большими светлыми окнами. Дядя Вася вместе с разведчиками притащил в комнату длинный стол и стулья на всех, вынес лишние вещи.

Разведчики теперь ходили в гимнастёрках и пилотках. А Пётр Иваныч носил мягкую фуражку с зелёным козырьком. В доме все были в военном и только один я в гражданском, вроде чужой.

Как-то вечером Пётр Иваныч, Витя и дядя Вася о чём-то тихо разговаривали. Я подошёл к ним. Они повернулись ко мне. Глаза их были хитрыми. Пётр Иваныч вдруг громко сказал, будто меня и не было в комнате:

– Как, Витёк, думаешь, может, нора уже нашему Фёдору настоящим разведчиком быть?

– Думаю, пора.

– А ты, Егорыч?

– Заждался, Федюшка, давно пора.

– Значит, решено!

Пётр Иваныч, как фокусник, вытащил из-за спины новые кирзовые сапоги:

– Получай, Фёдор.

– А это добавка к ним. – И Витя положил рядом с сапогами новое обмундирование.

– Доволен? – спросил Пётр Иваныч.

Я от радости совсем растерялся. Все слова вылетели у меня из головы.

Пётр Иваныч усмехнулся:

– Однако сапоги-то великоваты. Впору прятаться в них. Перешивать придётся.

– Это уж по моей части, – сказал дядя Вася. – До фронта сапожным делом занимался, а тут и вовсе сапожником стал.

На другой день после обеда мы с дядей Васей пошли в сапожную мастерскую. Она находилась в том же селе, где и баня. Из усадьбы к селу вела прямая дорога.