– Вы, дорогой мой, дай вам Бог здоровья, сопите и пыхтите, как паровая машина на первых ее испытаниях.

Нимало не смутясь, тот живо и мило ответил:

– Вы присутствовали при ее испытании? Расскажите, как это происходило?

– Вы что… грубиян вы этакий, колода неотесанная, разумеется – нет, все подробно мне рассказала моя бабушка, и она не так стара, как вы, вероятно, хотели бы предположить, – ей всего-то каких-нибудь семьдесят пять – семьдесят шесть лет.

– Вы что же, с бабушкой близнецы, что ли?

– Бревно, сундук, дубина и оглобля! – пищала пани Ванда, изобразив плачущую мордочку, и колотила кулачками в утес его плеча.

Машина как шла – так и продолжала идти. Мужчина склонил голову к мельтешащим кистям рук женщины, та не отняла их, и он нежно прикоснулся к ним губами, выдохнув: «Пани Ванда…» Маленький спектакль был окончен – он развлекал нас ровно столько, сколько продолжался. И опять каждый ушел в свои мысли. Глядя со спины на водителя, я еще и еще убеждался, что совсем не разбираюсь в людях. Все мои наблюдения остановились бы на: прост, несколько замкнут, предупредителен, иногда старается держать какую-то (какую?) дистанцию, но в силу положения обслуживающего это не всегда удается, и его безразличную реакцию на эти его неудачи относил к недалекости, едва ли не к примитиву… а вот ведь – юмор, нежность, галантность, ум, такт и безусловное достоинство. Вот и возьми его за рупь за двадцать! Надо будет как-то попросить у него прощения. И только я успел это подумать, как он поворачивается и говорит:

– Если будем брать воду, то лучше всего здесь, дальше может не быть. – И опять он был проще простого и понятный.

Нет, мне с моей работой надо завязывать – ничего не чувствую, не знаю… вот сейчас, когда он повернулся, я думал – он еще и телепат, а он… вода… Нет, все-таки первое впечатление никуда не денешь, обычная человеческая заурядность. Интересно знать: что он обо мне думает… Да и думает ли вообще… скорее всего, что ничего. Ян с водителем несли увесистый ящик минеральной воды и здесь же, немедля откупорив, раздали живительное питье. Ян, с бутылкой воды в одной руке и сигаретой в другой, доверительно сообщил:

– Нашего водителя здесь знают и для него из холодильника, как у вас говорят, «по блату». Он говорит, что вы чем-то встревожены, недовольны, в зеркале невольно он заметил ваше настроение. Может быть, чаще останавливаться курить, а?

– Нет-нет, зачем же… встревожен предстоящим, а насчет недовольства… Да… недоволен… собой, шестьдесят первый год… пора бы уж и понимать, что к чему, а я все пребываю в тех сойеровских восприятиях.

– Так это ж хорошо, и вы сами это знаете, так что… выше нос и в путь, нас ждут!

Со стороны, я думаю, нашу компанию можно было принять за долго и хорошо знающих друг друга людей, но лишь немного утомленных и теперь едущих на воскресный пикник. Но как бы и что бы мы ни говорили, как ни шутили бы, подтрунивая один над другим, наш настрой и все эти разговоры – это была личина, так было проще. Даже окружающее воспринималось не так, как это происходило бы всегда: в тени огромного вяза нас ожидала вторая обычная машина (это было заранее обусловленное место встречи), но даже она смотрелась заговорщически таинственно. Фотокорреспондент, еще издали кивнув нам, быстро, как террорист, пробежав, нырнул в свою машину, и она, пристроившись за нашей, на протяжении всего пути послушно и неотрывно следовала за нами и была вроде настороже, готовая прикрыть нас со спины.