— Это что? — бестия мрачно кивнула на банку в моих руках.

— Огурец будешь? — галантно предложил я.

С учетом вчерашней попойки ей будет даже полезно.

— Что ты здесь делаешь? — поморщилась она то ли от предложения, то ли от запаха рассола.

— Пришел к тебе, — ответил я, украдкой скользнув глазами по вип-пропуску на ее груди.

Хмурясь еще сильнее, она огляделась по сторонам, словно не хотела, чтобы нас хоть кто-то услышал.

— То, что было вчера, больше не должно повториться. Ясно?

— Ты о чем? — я сделал вид, что не понимаю. — О совместном ужине, разговоре, битье посуды или поцелуе?

Мимо, беззаботно потряхивая крылышками, прошли несколько ангелочков. Джи резко развернулась, будто опасаясь стоять рядом со мной на виду у всех.

— Пойдем, — сухо бросила она, — надо поговорить.

Оставив банку с огурцами в тени розового куста, где она вряд ли кому-то понадобится, я направился следом за своей бестией, громко стучащей каблуками и периодически косящейся в мою сторону, проверяя, иду ли я. Вместе мы обогнули сцену и подошли к небольшому служебному зданию, неприметно стоящему среди зелени. Толкнув дверь, Джи шагнула внутрь, и я переступил порог следом за ней.

Внутри царили толкотня и суета. Вдоль вереницы дверей носились с кисточками гримеры, вешалки с рядами одежды шумно перемещались по коридору — здесь лихорадочно готовились к торжественному открытию. Среди бегающих туда-сюда девчонок мелькнула пара знакомых лиц — тех, кому промыли мозги в том райском лагере. Да и остальные наверняка были фамильярами, а может, и ангелами рангом поменьше, раз их отправили прислуживать. Грохоча каблуками, Джи решительно двинулась сквозь толпу, которая тут же, как волны, откатилась к стенам, уступая ей путь. От нее здесь все шарахались — испуганно и вместе с тем как-то брезгливо. Так к ней и относились в раю: презирали и боялись и оттого, что она им нужна, презирали еще больше.

В самом конце коридора она толкнула еще одну дверь, и нас мгновенно обдало подземным холодом. Тусклая лампочка раскачивалась под потолком, окрашивая пространство болезненной желтизной. Да уж, местечко для разговора было не самым уютным. Однако, следуя за своей провожатой, я спустился в плен серых подвальных стен. За спиной со скрипом захлопнулась дверь, отсекая нас от чужой суеты, и Джи наконец повернулась ко мне.

— То, что было вчера, — отчеканила она, — больше не должно повториться!

— Почему? — спокойно спросил я. — Тебе не понравилось?

— Потому что так нельзя! — сцепив руки на груди, она с досадой прислонилась к стене.

Опять это нельзя — бесит уже! Медные пряди распластались по серому бетону. Ворот жакета разъехался в стороны, все больше открывая тонкую белоснежную блузку, под которой, похоже, опять не было белья. Где-то там, за дверью, была толпа, и суетливый топот ног, и голоса, и музыка, доносившаяся обрывками со сцены — а тут, среди потрескавшихся стен, тишина и только мы вдвоем. Опять все как тогда, когда мы с ней только познакомились — за одним маленьким исключением: я чувствовал себя другим.

Засунув руку в карман, я вытащил серебряное кольцо с круглым черным камнем, который в тусклом свете лампочки казался компактной бездной, и быстро нацепил его на палец.