После обеда, предварительно искупавшись в душе, я направился на вещевой склад, расположенный в подвале нашего корпуса. У входа туда собралось с десяток человек, выписанных из госпиталя, довольно громко обсуждавших ход получения и выдаваемые вещи. Имущество выдавали трое – пожилой старшина и две молоденькие девушки, с трудом таскавшие мешки с имуществом бывших раненых. Чтобы найти нужный мешок, девушкам приходилось довольно долго разбирать надписи на бирках. Вещи, в которых доставили сюда бойцов, были выстираны, отремонтированы и отглажены. Хоть нежные женские руки, отстирывая пятна крови, сильно потрудились, тем не менее следы от них все равно оставались. Как и заштопанные дырочки от пуль и осколков. При отсутствии какого-либо элемента обмундирования старшина с печалью в глазах доставал из своих запасов новое. Получая вещи, бойцы тут же на скамейках коридора переодевались и, дождавшись друзей, поднимались в строевую часть. Мне спешить было некуда. Поезд вечером, а до него еще куча времени, так что я спокойно дождался конца очереди.

Завскладом, предупрежденный Козодаевым, сверившись со своими записями, лично нашел мешок с моими вещами. В мешке оказался лишь мой рюкзак и планшет. Все обмундирование, залитое кровью, валенки, пробитые осколками мины, пришли в негодность. Естественно, формы штурмовых подразделений на складе не оказалось, поэтому старшина предложил получить общеармейское. Согласился, а куда деваться? Не ехать же в подштанниках! Доберусь к себе – поменяю. Вскоре передо мной были выложены продпаек на трое суток, новое нижнее белье и полный комплект формы старшего комсостава. Слава богу, что китель и шинель были с полевыми петлицами, а то бы замучился перешивать. Сапоги оказались слегка поношенными, ну да ничего, мне бы только до дома добраться. Главное, что все было по размеру и сидело на мне как родное. Из металлического шкафа старшина выдал мне портупею, кобуру с пистолетом и две пачки патронов к нему. Пистолет оказался тем, что был записан в удостоверении (спасибо, что сохранили). Так как после меня на получение вещей больше никого не было, то старшина предложил привести форму в порядок, вставив в петлицы шпалы. Пока он это делал, я, быстро сменив нижнее белье, решил разобрать свой рюкзак. В нем среди теплых вещей сохранились глушитель и две запасные обоймы с патронами к пистолету. Было даже странно, что рюкзак на складе не досматривали. Ох, что-то мне в это не верится! Тот же Козодаев должен был этим озаботиться, раз я был у него в подозрении. Может, просто не нашли? Они ведь были завернуты в портянки и спрятаны среди вещей. Чего я себя обманываю? Как там Станиславский говаривал – «Не верю!», и точка. Видно, после моей проверки решили оставить все как есть. Среди вещей сохранилась пара банок мясных консервов. И даже жестяная коробочка из-под леденцов «Монпансье», перетянутая резинкой, присутствовала. Только вот почему-то она оказалась тяжелее, чем я считал. Открыв ее, обнаружил дубликат своей «звездочки» и свернутую пополам стопку червонцев. Кто-то из парней, пока я валялся без сознания, снял «звездочку» с куртки и сохранил, спрятав в коробочку. Кроме «звездочки», я из наград ничего не носил, хоть и было это грубым нарушением здешних обычаев. Ношение планок и орденских лент тут еще не было принято. Тем не менее я считал, что поступаю правильно, особенно в условиях нахождения в тылу врага. Во-первых, чтобы не потерять, а во-вторых, зачем лишний раз их тереть об грубое сукно формы. Так что все свои награды, улетая в Минск, я оставил в штабном сейфе на подмосковной базе. Видя в моих руках медаль, старшина стал активнее действовать шилом и плоскогубцами. Среди вещей сохранилась и фляжка с трофейным коньяком. Когда форма была готова, мы со старшиной и его помощницами выпили по чуть-чуть из фляжки за мое здоровье, закусив банкой тушенки из запасов завсклада.