Ясноок, словно ласка, юркнул в оконце и быстро скатился по кровле. Теперь он был у самого частокола. Не раздумывая, мальчик перебрался через стену из остро затесанных дубовых бревен, на мгновение повис на руках и, разжав пальцы, полетел вниз. Больно ушибся и покатился вниз по склону. Если бы он попал в одну из ям-ловушек с кольями — ему пришел бы конец. Но он налетел на труп лошади, напоровшейся на один из кольев. Отсюда ползком, огибая мертвецов, валявшихся там и тут, он перебрался через рвы и вскоре оказался среди зарослей.
Наконец-то он мог перевести дух. В глаза било закатное солнце. Вверху, на холме, пылал Витхольм, от просмоленных бревенчатых стен и построек к багровому небу поднимался черный дым. Вот он — погребальный костер его матери и воинов-руосов, каждого из которых он знал с детства!
— Я вернусь… — прошептал Ясноок.
Но едва он углубился в чащу, как чуть не столкнулся еще с одним человеком, глядящим на пылающую крепость. Мальчик не успел даже испугаться. Это был мужчина с длинной, прошитой сединой бородой, облаченный в просторные белые одежды. На его груди, отражая закатные лучи, блестел золотой знак Перуна[13] — стрела-зигзагица. Волхв!
— Славно сражались эти русы с Севера, — произнес волхв, не сводя глаз с пожарища. — Почти два солнца держали осаду… Но, должно быть, удача была не у них, а у людей Велеса. Такое уже бывало, малец. Порой и Велес берет верх…
Теперь он говорил с Яснооком, опустив на его плечо большую теплую ладонь. В голосе волхва звучала грусть.
— Ты ведь сын Эгиля Вагабанда и красавицы Вальгерд?
И тут Ясноок заплакал навзрыд. Произнесенные вслух имена погибших родителей словно прорвали глухую запруду, и слезы хлынули ручьем.
Волхв смотрел на него глубокими карими глазами.
— Идем со мной. Я слышал, ты обещал вернуться. А чтобы вернуться, нужно сперва найти силы уйти. Ну же, не упрямься!
И Ясноок пошел за волхвом.
Часть 1
НАВОРОПНИК
ГЛАВА 1
Год 880
В понимании людей зиме было самое время отступать — березозол[14] уже к Масленице весенней повернул. Однако вновь задули с полуночи[15] холодные ветры, занесли все снегом. Такое и в прежние времена бывало, однако в этот раз, после третьего подряд недорода, долгая зима казалась особенно тяжелой.
В эту ночь мороз выдался как никогда лютым. И когда староста селища терпеев Акун приоткрыл двери избы, холодный пар так и заструился у его ног.
— Не желает Морена-Зима размыкать землю к весне, — хмуро проворчал староста. — Всю свою пору дождями сырыми проплакала, а ныне, словно с обиды, зубы морозные кажет…
— Так, может, и не следует мне идти? — заискивающе спросила Акуна его молодая жена.
— Не гневи богов, Ясенка, — стукнув дверью, возмутился Акун. — Ты моя женщина, ты Старостина жена, тебе и вести баб гнать Коровью Смерть[16], пример показывать.
Ясенка недовольно закусила губу. Идти на такой мороз голой, бегать по снегу… Она недобро покосилась на сидевшую на лавке у стены темноволосую девушку.
— А она как же? Ей пошто не велел идти?
— Цыц, я сказал! — рассердился Акун. — Отвяжись от Карины, Ясенка. Сама знаешь, тяжелая она, княжьего сына носит. Его сберечь надобно.