— Все, слазь, — неожиданно сказал возница. — В Елань — это тебе туда. Я в другую сторону еду.
Она повиновалась. Вновь впряглась в волокуши. Ничего, уже близко. Дорога тут под уклон шла, а там река внизу, за ней и град стоит.
На фоне серого зимнего неба Елань радимичей впечатляла. Мощные частоколы, такие высокие, что градских построек не видно, зато внушительно всплывают к небу бревенчатые дозорные вышки, Карина даже разглядела темные силуэты стражей на заборолах.
Ей отчего-то стало не по себе, А вдруг не примут назад непокорную беглянку? Но об этом даже думать не следовало. Вся ее надежда на Елань. Ибо сил уже не было. Она затащила волокуши с неподвижным стрыем под лапы ближайшей ели.
— Ты обожди тут немного. Сама я быстро управлюсь и за тобой пришлю.
Вышла на открытое пространство, побрела под ледяным ветром, кутаясь в жалкое рубище. Ветер швырял ей волосы на лицо, снег слепил глаза. Поскальзываясь, она миновала обледенелый мост через реку. Совсем близко уже стена из толстых бревен; заметила, что охранники сверху наблюдают за ней.
Она их окликнула.
— Эй, впустите в град. К Родиму я. Аль не узнали? Жена я его, Карина.
Они по-прежнему только глядели, потом переговариваться начали.
— Откройте мне, псы!
Никакого ответа. Но вроде послали одного куда-то. И Карине пришлось ждать, стоять на ветру, растрепанной, измученной.
Похоже, стражи все-таки узнали ее. Она это поняла, когда увидела, кого они вызвали. Саму княгиню-мать Параксеву. Карина только слабо охнула, заметив ее тучную фигуру над бревнами частокола. Параксева — враг. Стоит себе наверху в высокой меховой шапке поверх желтого покрывала, лицо широкое, суровое.
— Прочь пошла, бродяжка убогая! Нет тебе больше доступа в Елань.
— Родима позови!
— Болен сын мой. А ты прочь пошла, пока я не велела стрелой тебя подтолкнуть.
Карина поняла, что это конец. Нет смысла просить, умолять. Параксева наверняка ее узнала, торжествует сейчас.
— Будь ты проклята! — прошептала Карина. — Пусть сам Род накажет тебя, сука жирная.
И, вскинув голову, пошла прочь. Но чем дальше отходила, тем сильнее никли плечи. Что же теперь делать?
Не будь с ней Акуна, Карина тут бы и сдалась. А так побрела прочь, слабо соображая, куда же им теперь. Стала взбираться на пригорок, но снег не пускал, оседал под ногами, стаскивал назад. И в какой-то миг она осела. Заплакала от слабости, бессилия, безнадежности.
Какой-то звук сзади привлек ее внимание. Вроде заскрипели ворота, стукнуло деревом. Карина оглянулась, увидела, как из града выехал верховой. Может, Параксева послала кого-то добить ее? Всадник переехал мост и теперь скакал в ее сторону легкой рысью. И именно в этот миг что-то изменилось в мире, засиял он золотистым лучом неожиданно проступившего закатного солнца.
Карина глядела на всадника, и глаза ее расширились. Но не от страха. Просто подумалось, что ничего более прекрасного в жизни она еще не видела. Всадник не ехал — летел рысью, плавно покачиваясь в седле. Его необыкновенно прекрасный конь скакал, словно парил, высоко неся хвост. Сиял на руке всадника круглый щит, из-под опушенной мехом шапки разлетались длинные светлые волосы. Легкий, стройный, освещенный закатным солнцем, он показался Карине нереальным, сияющим, как сам Хорос, светлый и грозный.