– Может быть, все города теперь станут такими.

Нам от ииланс' нужен только мир – как и от вас.

Она повторила сигнал, наконец иилане' поняли его и полезли в воду, спускаясь по плавнику. Энге повернулась к Керрику, выражая одновременно сомнение и надежду.

– Я думаю, что все города килане' оставят теперь ваш род в покое, ведь каждая эйстаа знает, какую ужасную смерть вы можете принести. Ну а вы будете нападать на города?

– Нет, конечно. Сейчас все узнают, что произошло, и никто более не ступит в Алпеасак.

– Никогда! Настанет день, и ты умрешь, Керрик. А что будут делать устузоу, когда тебя не станет, а богатый и обильный Алпеасак будет pядoм? Обильный и беззащитный...

– Новой войны не будет.

– Пусть будет правда в твоих словах. Я вижу сейчас мир, мир ДАННОЙ в твою и мою жизнь. Но я думаю о завтрашнем завтра. И я вижу твой народ во множестве приходящим в мой город и отбирающим мир у Дочерей Жизни.

– Этого не будет.

Керрик смотрел, как иилане' выбирались из урукето на берег и застывали в оцепенении, завидев Энге, показывавшую «конец конфликту – конец убийствам».

И понял, что она отвечала не ему.

Однако приходилось принимать такую возможность.

Иилане' не изменятся, они не в силах измениться. Но тану все время узнают новое и меняются. И если дело вновь дойдет до столкновения – каким будет его исход?

– Я еще кое о чем хотела тебе сказать, но нам пора отплывать, проговорила Энге.

– Да, хотелось бы поговорить, но нет времени.

Увидимся ли мы, Энге?

– Надеюсь, что это возможно, но думаю – едва ли.

– И я тоже. Мой друг Надаске' погиб. Теперь ты среди иилане' единственная, кого я могу считать другом.

Я буду помнить о нашей дружбе. Но сегодня, увидев гибель Вейнте', я понял, что хочу забыть об иилане1.

Довольно, Энге. Я – тану, и им останусь.

Энге хотела рассказать ему об Угуненапсе и Духе Жизни, но, заметив холодность в его позе, не решилась.

– Ты такой, какой ты есть. Ты это ты.

Она повернулась, скользнула в воду и поплыла. Он смотрел, как остальные последовали за ней и первые двое взобрались на плавник урукето. Живое судно устремилось в открытое море.

Керрик вновь поднялся на дюны. Трое мертвых иилане' лежали на песке, облепленные мухами. Нагнувшись, он выдернул металлический нож из шеи Вейнте', вытер его о песок. Трупы надо похоронить. Это посмертное объятие вовсе неприлично. Он стащил мертвого Надаске' с Вейнте', закрыл невидящие глаза друга и уложил тело на песок. Собравшись уходить, он вдруг вспомнил о ненитеске.

Фигурка стояла на полочке в глубине укрытия Надзске'. Металл холодил пальцы, красные камешки глаз блеснули на солнце, когда Керрик поднял ее повыше.

И с фигуркой в одной руке, и с ножом сына в другой Керрик повернулся к иилане' спиной и устало зашагал к стоянке тану.

Так было, и пусть все помнят об этом. Так говорит алладжекс, когда рассказывает о минувших днях. Ashan etcheran variadith, aur skennast man eis. Так это звучит на марбаке. Думаю, что теперь на сесеке мне этого не сказать. Армун может: языки всегда ей давались легко.

Парамутаны сказали бы что-нибудь вроде: Harvaqtangaq netsilikaktuvuk. Мы каждый год встречаемся с парамутанами. Меняемся с ними. То есть меняются другие тану, – а мне просто приятно побыть среди этих странных дружелюбных людей. Кстати, порро мы им не возим – хватило первого и последнего раза. Поломанные руки и ноги срослись, а вот новый глаз вместо выбитого не вставишь.