– Почему мы уже идем домой? – снова спросила я. – Еще совсем рано. Я думала, ты покажешь мне город. Я ведь видела только маленький уголок.

– Я еще должен уладить кое-какие вопросы по поручению Комизара, в квартале Томак.

– Разве нет местных начальников, чтобы этим заниматься?

– Только не в этом случае. Дело касается военных.

– Я могу пойти с тобой.

– Нет.

Ответ Кадена прозвучал отрывисто и резко – это было совсем не похоже на него. Повернувшись, я долго изучающе всматривалась в его лицо.

– Я поведу тебя домой другой дорогой, – предложил он. – Мимо интересных и красивых развалин.

Это была уступка, компромисс – и неспроста. Что бы ни случилось там, в квартале Томак, Каден не хотел, чтобы я это увидела. Мы снова пробирались по узким улочкам и закоулкам, каким-то дорожкам не шире кроличьих троп, перепрыгивая через канавы с дождевой водой и поскальзываясь на вытоптанной жухлой траве. Наконец мы вышли на широкую мощеную улицу, и Каден подвел меня к висящему над огнем большому котлу, в котором булькало какое-то странное варево. Вокруг костра в круг были поставлены деревянные скамьи, и старик за скромную плату предлагал кружку настоя.

– Это таннис, – сказал Каден. – Травяной напиток вроде чая.

Он купил нам по порции, и мы сели с кружками на скамью.

– Таннис. Еще одна вещь, которая в Венде есть в изобилии, – продолжил он. – Растет почти повсюду. В оврагах, на пустырях, на самых каменистых почвах. Иногда крестьяне клянут его, этот сорняк. Уж если он разрастется, то заглушит все посевы, не избавишься. Таннис цепляется за жизнь, он настоящий венданец, – Каден рассказал, что у танниса фиолетовые листья, он дает светлые ростки зимой, под снегом, но поздней осенью, всего за несколько дней до образования семян, цвет меняется на ярко-золотистый. Тогда таннис становится сладким, но ядовитым. – Напиток из золотого танниса – последнее, что пьет человек.

Я рада была, что наш странный напиток отливает пурпуром, а совсем не золотом. На вкус это оказалась настоящая бурда. Жуткая, кислая заплесневелая бурда.

Каден расхохотался.

– К его вкусу надо привыкнуть, но это традиция Венды, как и кости у нас на поясах. Рассказывают, что Госпожа Венда и древние кланы пережили те первые суровые зимы только благодаря таннису. Да и я сам, сказать по правде, тоже выжил только благодаря ему – и не одну зиму. Когда заканчиваются прочие припасы, всегда есть таннис.

Решившись сделать еще один глоток, я с трудом сдержалась, чтобы не выплюнуть, а проглотив, попыталась собрать побольше слюны, чтобы поскорее смыть отвратительный вкус. Я была уверена, что никогда не сумею привыкнуть к нему, даже в самую суровую из всех зим. Сидя у костра, я смотрела, как старик помешивает зелье в котле, напевая: «Таннис для сердца, таннис для ума, таннис для души, таннис – для долгоденствия детей Венды». Он повторял это снова и снова, песня вилась, змеилась, не имела начала и конца.

Рассеянно глядя на пар над котлом, я заметила, что с другой стороны на берегу оврага кто-то стоит. Женщина. Ее фигура сквозь пар казалась подернутой рябью, туманной, она постепенно бледнела, а потом женщина пропала. Просто исчезла. Я заморгала и опустила взгляд на свою кружку с горячим таннисом.