Сиарра.

Джезелия.

Голоса становились все громче, перекрывали свист ветра – причитания матерей, сестер и дочерей прошлых поколений, те же голоса, что я уже слышала однажды в долине, когда предавала земле тело брата, – поминовения, которые раздирали далекие небеса, от которых земля начинала кровоточить. Моления, в которые помимо звуков были вплетены звезды, прах земной и вечность.

Да, я слышу их.

– Астер, – прошептала я, – осмотрись и скажи мне, что ты видишь?

Девочка послушно покрутила головой и развела руками.

– Я вижу грязный пол, которому нужна хорошая уборка. – Она нагнулась и подняла алый лоскуток, оставшийся после ухода портних. – И вот такие обрезки.

Она подошла и положила кусочек ткани мне на ладонь.

Галерея тут же снова стала галереей с осязаемыми стенами. Тысячная толпа исчезла, как не было. Я зажала ткань в кулаке.

Все пути принадлежат миру. Что есть магия и чего мы не в силах понять?

– Вам нехорошо, госпожа?

Я встала.

– Астер, сходи, пожалуйста, за моей накидкой. Отсюда, с террасы галереи, лучше видна площадь.

– Ох, только не эта стена, госпожа!

– Почему?

– Да ведь говорят, что именно с нее, – она понизила голос до таинственного шепота, – давным-давно упала сама госпожа Венда.

Астер робко оглянулась, словно опасаясь увидеть привидение.

Услышав это, я вздрогнула, но замешательство длилось недолго. Я решительно распахнула дверь на стену. Петли заскрипели, предостерегая на свой лад. Стена передо мной была довольно низкой, уступ террасы широким – как и повсюду в Санктуме.

– Я не упаду, Астер. Обещаю.

Астер закивала, так что бусины на ее платке отозвались звоном, и шустро припустила к выходу.

Я сидела на стене, кутаясь в накидку. Терраса галереи оказалась широкой, с нее открывался вид на площадь. Сначала я вознесла свои поминовения.

Чтобы не повторять ошибок прошлого,

мы должны помнить свою историю,

передавая от отца к сыну, от матери к дочери,

и всем моим братьям и сестрам Венды,

ибо хватит и одного поколения,

чтобы навек утратить историю и истину.

Внимайте же истории верных,

Шепоту вселенной,

Истинам, летящим по ветру.

Я пела о мужестве, скорбях и надежде, о том, как можно видеть не глазами и слышать не ушами, о путях веры и языке познания, что скрыты в сердцах каждого из них, о пути древнем, как само мироздание. Я говорила им о вечных вещах, о том, что остается, и о пробуждающемся от сна драконе.

Ибо не только врагу извне

Должны мы суметь дать отпор,

Но и внутреннему врагу,

Что другом прикинуться рад.

И да будет так,

Сестры сердца моего,

Братья души моей,

Плоть от плоти моей,

На веки веков.

Тихое «на веки веков» поднялось от толпы мне навстречу, и постепенно люди начали расходиться, спеша в тепло своих лачуг. «И да хранят вас боги от зла», – добавила я про себя.

Подобрав полы плаща, я хотела уже вернуться в галерею, как внезапно стих ветер. Мир погрузился в непривычное безмолвие, и с неба начали падать белые хлопья. Неторопливо кружась, они опускались на уступы стен, на улицы, мне на колени – белые, искрящиеся, волшебные. Снег. Он касался моих щек, как невесомые, холодные перья – в точности, как описывала тетушка Бернетта. Нежные хлопья таяли на моей протянутой ладони, и внутри у меня вдруг защемило от острой тоски по дому. Вот и пришла зима. Мне почудилось, что передо мной закрывается дверь.