— Да, — сказал добрый патер решительным тоном, — мы это скажем; и вместо того, чтобы говорить, будто люди грешат, не имея в душе сознания, что поступают дурно, и стремления к противоположной добродетели, мы будем скорее утверждать, что все, и безбожники, и неверные, имеют эти внушения и эти желания при каждом искушении. Ибо вы не сумели бы доказать мне, по крайней мере, основываясь на св. Писании, что это не так.
При этих словах я обратился к нему и сказал:
— Что же это, отец мой, неужели нужно прибегать к св. Писанию, чтобы доказать такую очевидную вещь? Это не вопрос веры, ни даже разума. Это факт; мы это видим, знаем, чувствуем.
Но мой янсенист, держась в тех границах, которые поставил патер, сказал ему так:
— Если вы, отец мой, хотите сдаться только на доводы от св. Писания, я согласен, но не противоречьте ему, по крайней мере, И так как в Писании сказано, что «Бог не открывал своего суда язычникам и что Он попустил им ходить своими путями», τσ не говорите, что Бог просветил тех, которые, как нам говорят священные книги, «жили во тьме и тени смертной»[110]. Неужели вам, чтобы понять ошибочность вашего принципа, недостаточно видеть, что св. ап. Павел называет себя первым из грешников за грех, который сам признает совершенным по неведению и из религиозного рвения?[111] Недостаточно ли видеть из Евангелия, что распинавшие Иисуса Христа нуждались в прощении, о котором Он просил для них[112], хотя сами не понимали греховности своего действия и, как говорит св. ап. Павел, никогда бы не совершили его, если бы понимали, что творят[113].
Не достаточно ли данного нам Иисусом Христом предупреждения относительно того, что явятся гонители церкви, которые, стремясь к ее разрушению[114], будут нарочито богоугодничать, чтобы тем самым показать нам возможность совершения подобного греха — самого большого, по апостолу, — людьми столь далекими от сознания греховности поступка такого рода, что грехом для них будет, напротив, уклонение от неправедных действий.
Не достаточно ли, наконец, что Иисус Христос сам научил нас, что есть два рода грешников, из которых одни грешат с сознанием, другие по неведению, и что все они будут наказаны, хотя и различно[115].
Добрый патер, теснимый столькими доказательствами из св. Писания, в котором он сам искал прибежища, начал отступать; и, оставив безбожников грешить без внушения, сказал:
— По крайней мере вы не будете отрицать, что праведные никогда не согрешают без того, чтобы Бог не дал им…
— А ведь вы отступаете, отец мой, отступаете, — прервал я его, — вы оставляете общее положение и, видя, что оно несостоятельно по отношению к грешникам, хотели бы войти в соглашение, чтобы оставить его в силе по крайней мере по отношению к праведникам. Но, если это так, применение его значительно сокращается, ибо оно послужит в таком случае лишь для очень небольшого числа людей, и тогда не стоит почти оспаривать его у вас.
Но мой товарищ, который, как я думаю, изучил весь этот вопрос в то же утро, так как был подготовлен ко всему, отвечал:
— Вот, отец мой, последнее укрепление, за которое прячутся те из ваших сторонников, которые вступают в этот спор. Но вы тут отнюдь не в большей безопасности. Пример праведников для вас столь же мало благоприятен. Кто сомневается в том, что они нередко впадают в грехи непреднамеренные, не замечая того? Ведь знаем же мы от самих святых, как часто похотение расставляет им тайные ловушки и как часто случается, что, несмотря на все свое воздержание, они поддаются похоти там, где, по их мнению, приходится уступать лишь необходимости, как рассказывает, например, св. Августин о самом себе в своей