Но они порешили в конце концов, что все — таки много значит добиться цензуры, хотя она исходила только от одной партии в Сорбонне, а не от всей корпорации, хотя она получена была при помощи стеснения или даже лишения свободы и путем многих мелочных и не совсем уж правильных средств: хотя она и не объясняет того, что могло подлежать спору, хотя она и не указывает, в чем состоит эта ересь, и хотя в ней мало чего сказано из опасения сделать промах. Это молчание должно даже казаться тайной для людей простых, а цензура извлечет из него еще ту особенную выгоду, что самые требовательные и проницательные теологи не смогут найти в ней ни одного слабого довода.

Итак, успокойтесь и не опасайтесь сделаться еретиком, пользуясь осужденным положением. Оно дурно только во втором письме г — на Арно. Вы не полагаетесь на мое слово? Поверьте тогда г — ну Лемуану, самому рьяному из следователей[99]: еще сегодня утром в разговоре с одним ученым из числа моих знакомых, который спросил, в чем состоит эта разница, о которой идет речь, и неужели не разрешается более говорить то, что говорили отцы церкви, он великолепно ответил: 4 Положение это было бы католическим во всяких других устах: Сорбонна осудила его только у г — на Арно». И, таким образом, подивитесь на махинации молинизма, которые производят столь чудовищные перевороты в церкви, что то, что считается католическим у отцов церкви, становится еретическим у г — на Арно; что то, что было еретическим у полупелагиан[100] становится ортодоксальным в писаниях иезуитов; что столь древнее учение св. Августина объявляется невыносимым новшеством, а новые выдумки, которые каждый день сочиняются на наших глазах, выдаются за древнее учение церкви. На этом он расстался со мной.

Это указание пригодилось мне. Я понял из него, что здесь ересь нового рода. Ересь не в мнениях г — на Арно, а в самой его личности. Это личная ересь. Еретик он не за то, что он говорил или писал, а только за то, что он г — н Арно. Вот все, что достойно порицания в нем. Что бы он ни делал, пока он не перестанет существовать, он никогда не будет добрым католиком. Благодать св. Августина никогда не будет истинною, пока он будет защищать ее. Она сделалась бы таковою, если бы он вздумал опровергать ее. Это было бы верным приемом и почти единственным средством установить ее и разрушить молинизм: столько несчастья приносит он тем мнениям, которые защищает.

Итак, оставим их разногласия. Это препирательства теологов, а не теологические прения. Так как мы не доктора богословия, нам нечего делать в их распрях. Сообщите известие о цензуре всем нашим друзьям и любите меня настолько же, насколько я есть.