И вот 30 августа 1903 года на открытие собралась чуть ли не вся украинская интеллектуальная элита. Из Галиции приехал новеллист Василь Стефаник, из Чернигова — Михайло Коцюбинский, в то время самый известный украинский прозаик, с Волыни — Олена Пчилка, из Киева — композитор Микола Лысенко и драматург, переводчик Михайло Старицкий. Ради этой поездки Евгений Чикаленко оставил свое имение на Херсонщине, а Леся Украинка прервала лечение в местечке Зеленый Гай (близ города Гадяча).
Городские власти были заметно перепуганы. Стянули в Полтаву побольше полицейских, вызвали донских казаков. Однако все шло хорошо. На открытие памятника собралась многотысячная толпа, но «хохлы» вели себя мирно, спешно собранной полиции и казакам не было работы. Отслужили молебен. Торжественная часть праздника продолжалась в городском театре. В фойе висели портреты украинских писателей: Евгения Гребенки, Григория Квитки-Основьяненко, Пантелеймона Кулиша, Тараса Шевченко. Над сценой разместили большой портрет Котляревского. Городской голова Виктор Павлович Трегубов открыл заседание, прочитал приветствие от губернатора, князя Урусова, который в тот день отсутствовал в Полтаве. Голова заметно волновался, курил папиросу за папиросой, хотя ничего страшного, казалось, не должно было случиться. Иван Стешенко, украинский филолог, с густыми и длинными козацкими усами, крупнейший тогда исследователь творчества Котляревского, прочитал большой доклад. Историк Александра Ефименко (русская женщина, под влиянием мужа-украинца ставшая настоящей украинофилкой) подготовила доклад о Котляревском и его времени. Ей аплодировали. Осторожная и умная Олена Пчилка сказала краткое приветствие на украинском, но не успел председательствующий опомниться, как она перешла уже на русский. Будто и не было украинского слова.
Но на украинском можно было говорить австрийским подданным, гости из Галиции и Буковины этим правом и воспользовались. «Галичане говорили плавно, красиво и свободно»[161], — вспоминал Владимир Короленко. А русским подданным на малороссийском говорить было нельзя.
И вот на трибуну вышла худенькая девушка в соломенной шляпке, двадцатисемилетняя Ольга Андриевская. Будущая украинская революционерка в те годы служила в статистическом бюро Черниговской земской управы да еще играла в любительской театральной труппе. Она начала свою речь по-украински:
— Шановні панове![162]
Трегубов, как будто очнувшись, неожиданно прервал ее: нельзя читать приветствие на малороссийском. Ольга замолчала, зал затих на мгновение, но уже собравшиеся украинцы потребовали читать приветствие дальше. Однако «городской голова с перекошенным от испуганного усердия лицом, сославшись на какой-то никому не известный приказ администрации, тотчас же запретил чтение адресов»[163].
Начинался скандал. Украинцы хоть и знали о старых, но пока еще никем не отмененных запретах, надеялись на халатность и либерализм российских властей. Надеялись и на их разум. В самом деле, нельзя же запретить говорить по-украински на празднике, посвященном основоположнику украинской литературы? Будь на месте Трегубова хитрый чиновник-либерал или просто человек с дипломатическими способностями, он легко избежал бы конфликта. Но Трегубов, по воспоминаниям полтавского журналиста Дмитрия Иваненко, был прежде всего ревностный служака: «Инициативы в нем не было, но исполнитель он был идеальный». Он умел ладить с начальством, потому что имел свойство «идти туда, куда его посылали <…>, делать то, что требовали»