Я ощутила, как желудочно-кишечный тракт, долгие часы сжатый в тугой узел под диафрагмой, сейчас на время расслабился и успокоился, благодарно побулькивая, и хорошее самочувствие растеклось по всем членам и позвоночнику, как теплый мед.

– Не знаю, чем ты там занимаешься, саксоночка, – раздался поблизости тихий голос, – но вид у тебя весьма довольный.

Я открыла глаза и села. Джейми осторожно спустился по трапу и присел. Он выглядел очень бледным, и его плечи поникли от изнеможения. Тем не менее он слабо улыбался, и глаза его были ясны. Мое сердце, крепкое и надежное, в чем я только что удостоверилась, потеплело и размякло, словно было из масла.

– Как ты… – начала я, но он поднял руку, останавливая меня.

– Терпимо, – сказал он, глянув на паллеты, где громко и поверхностно дышал распростертый Стеббингс. – Он спит?

– Надеюсь, что да. И тебе надо поспать, – заметила я. – Давай-ка я тебя осмотрю, и ложись.

– Да там ничего серьезного, – сказал Джейми и осторожно взялся за скомканную заскорузлую тряпку, засунутую под рубашку. – Но, возможно, потребуется стежок или два.

– Я тоже так думаю, – проговорила я, разглядывая коричневые пятна, идущие вниз по правой стороне его рубашки. Учитывая обычную склонность Джейми к преуменьшению, я предполагала, что, скорее всего, у него на груди зияет рассеченная рана. Ладно, по крайней мере, до нее легко добраться, что не скажешь о нелепом ранении, полученном одним из моряков с «Питта»: его каким-то образом ранило картечной дробью прямо за мошонкой. Я подумала, что, скорее всего, дробина сперва попала во что-то другое, а потом срикошетила вверх. К счастью, она не проникла глубоко, но оказалась сплющенной, как шестипенсовик, когда я ее достала. Я отдала дробину парню на память.

Эйбрам перед уходом принес котелок свежей горячей воды. Опустив палец в воду, я обрадовалась, что она еще теплая.

– Отлично, – сказала я, кивнув на бутылки на сундуке. – Хочешь бренди или вина, прежде чем мы начнем?

Уголок рта Джейми дернулся, и он потянулся за бутылкой вина.

– Позволь мне ненадолго сохранить иллюзию цивилизованности.

– О! Думаю, что это вполне цивилизованная штука, – сказала я. – Вот только штопора у меня нет.

Джейми прочитал этикетку и поднял брови.

– Неважно. Есть что-нибудь, во что налить?

– Только если сюда. – Из вороха соломы внутри упаковочного ящика я вытащила небольшую изящную деревянную коробку, торжественно ее открыла и продемонстрировала китайский фарфоровый чайный сервиз с золотыми ободками, украшенный крошечными красными и синими черепашками, которые смотрелись по-азиатски загадочно, плавая в зарослях золотых хризантем.

Джейми рассмеялся – не более чем выдох, но определенно смех! – и, поскоблив горлышко бутылки острием своего кинжала, аккуратно сбил его о край табачной бочки. Осторожно налил вино в две чашки, которые я достала, и кивнул на ярких черепашек:

– Вон та синяя крошка похожа на мистера Уиллоби, да?

Я рассмеялась, а потом виновато взглянула на ноги Стеббингса, единственную часть его тела, которая была в поле зрения. Еще раньше я сняла с него сапоги, и мыски грязных чулок комично свисали со стоп. Впрочем, ноги не дергались, а медленное тяжелое дыхание, похоже, не изменилось.