В прежние времена бы Сергар бы воспринял все павшие на него тяготы как нормальную часть жизни, а теперь… теперь он отвык, расслабился без воинской службы.

Ослаб. Да, ослаб! И не только телом.

Грохот стальной двери, шаги, глуховатый, хриплый голос:

— Во! И урод здесь! Спит спокойно, козлина!

— Ты чего до него докопался, Сеня?

— Чо-чо, бабку замочил он, урод гребаный! Слыхали про бабку Надю? Вот он ее и задушил!

— Да ты чо? Внатури? Вот гад! А откуда знашь?

— Следак сказал. Грит — его Воскобойников притащил, прямо с бабки снял!

— Ни хера себе! Он чо, мохнатый сейф вскрывал?! Чо он на бабку-то полез?! Не — погодь, чо-то не вяжется. У меня сосед покойный на коляске катался, так вот говорил — ничо не работает у этих инвалидов. Ниже пояса вабще ничо не работает. Так что гонишь.

— Чо я гоню?! Ты базар-то фильтруй! Чо услышал от следака, то и говорю! Задушил! На бабке лежал! А чо он там может, чо не может — я те чо, доктор, чо ли?

— Так вот и не гони, раз не знашь. Мож, следак нарошно фуфло прогнал, а ты на ментовские штучки повелся! Чо, внатури, ментам веришь?

— А давай ево и спросим! Делов-то! Эй, ты, урод, просыпайся! Хорош дрыхнуть!

Сергар почувствоваал удар — кто-то пнул его в колено, да так, что коляска развернулась боком к стене. Открыл глаза, готовый к бою, и в первую секунду не понимая, где находится. Ему снился мертвый город, толпа бродячих трупов, и Сергар не очень удивился, когда перед его лицом возникла рожа, похожая на одного из тех, кто заполняет улицы убитых городов — бледная, с покрасневшими белками глаз, и такая же бессмысленно-тупая.

— Проснулся?! Давай, говори обчеству, с какого…ты бабку завалил, уе…к!

Толстогубый хотел сплюнуть, но покосился на одну из лежанок и не решился. Плевать в «хате» — западло.

— Ты чо молчишь, пялишься?! — не унимался парень — Ты чо, в уши долбишься, чо ли, не слышишь?! А может тебя надо научить, што старшим отвечают?! (парень был не старше Олега, но важность момента делала его великим, мудрым, старым)

Сергар молча смотрел на незнакомца, и в голове у него звенело — пусто, гулко, как в медном котле. Не отвечать! Держаться!

— Глянь! Опять спать вздумал! Ты чо, не уважаешь пацанов?! Ах ты урод гребаный!

Парень схватил Сергара за волосы, с размаху хлестнул его рукой по лицу. Широкая ладонь, пахнущая потом и мочой, скользнула по губам Сергара, выбив из них брызги слюны, попавшей на рубашку «собеседника». Замахнулся еще раз, но…

Вспышка ярости — мгновенная, яркая, утопившая мозг в желании бить, крушить, терзать!

Память не подвела. И пусть рефлексы еще не те, да и руки совсем другие, но эти руки тренированы, сильны (попробуй-ка подтянуться пятьдесят раз подряд!), и пусть даже не такие умелые, как свои руки, руки боевого мага, но…

Короткий, хлесткий удар в кадык! Толчок!

Хрип, бульканье, падение тяжелого тела, скрежет каблуков по каменному полу, и мысль: «Вот теперь мне конец! Что же я наделал?!»

— Гля! Он убил его! Пацаны, он Сеню убил! Ни… себе! Эй, начальник, скорую давай! Скорую! Тут этот больной урод Сеню убил!

Через пять минут вокруг Сергара все завертелось, закружилось — на него снова надели наручники, зачем-то пристегнули к столу, привинченному к полу, стоявшему в комнате для допросов. Сбежалось все начальство — судя по большим фуражкам и звездам на погонах. Хоть Сергар и не особо разбирался в здешних званиях, он уже знал — чем больше звезд, и чем звезды крупнее — тем главнее командир. Заглядывали в комнату, смотрели на инвалида в кресле, как на диковинку, как на раненого, но опасного зверя, сидящего на цепи, но не ставшего менее опасным.