— За то, чтобы события внутренние никак не омрачали… — произнес Владимир Дмитриевич и тонко улыбнулся.

— Наши отношения, от коих в огромной степени зависят судьбы Отечества! — с подъемом завершил тост князь.

Закусив ломтиком паштета под соусом «кэрри», Олег Константинович начал рассуждать, что Россия стоит перед очередным вызовом и от того, как она на него сможет отреагировать, зависит очень и очень многое.

Каверзнев не мог на этот анализ ничего дельного возразить, поддакнул сочувственно и добавил несколько собственных и очень неглупых соображений, но касающихся по преимуществу угрозы с южных пределов державы. Хотя, на взгляд князя, западная угроза была куда серьезнее, просто в глазах коренного петроградца Каверзнева юг (сиречь — Кавказ и Закавказье) казался неким экзотическим местом, окутанным романтическим ореолом легенд и мемуаров участников былых Кавказских войн.

Этакий коктейль из Лермонтова, Бестужева-Марлинского, Ермолова, Дюма, Толстого и Шамиля.

Жара, горы, пыль и самум, из которого вырываются дико визжащие всадники, размахивающие кривыми саблями и готовые без привалов дойти до Москвы и Последнего (т. е. Балтийского в данном случае) моря.

А вот всякие там финны, курляндцы, лифляндцы и ливонцы[44] вкупе с поляками и галичанами для премьера — нормальные цивилизованные люди, лояльные подданные, с которыми на тех или иных условиях можно договориться. Рассеивать заблуждения Каверзнева сейчас в задачу князя не входило.

А хотелось сказать ему просто, по-солдатски, что игры в дурной парламентаризм, попытки маневрировать между политическими противниками, союзниками по ситуации и просто союзниками, для того чтобы ценой не только его, Олега Романова, головы, но и ценой судьбы самой России еще какое-то время удержаться на катящейся под гору бочке, из последних сил перебирая ногами, — не только глупость, но и историческая подлость.

И чувствовал он, что говорить этого сейчас и в такой прямолинейной форме — нельзя.

Хотя вроде бы все это более или менее было уже обкатано в их переписке, но каждому ведь понятно: «в письмах все не скажется и не все услышится. В письмах все нам кажется, что не так напишется».

Последние слова — как последний выстрел. Подошли к барьеру, и обратной дороги нет. Даже замаскированное выстрелом вверх извинение не спасет, как не спасло оно Лермонтова.

Все, что нужно, сказано будет, но немного позже.

Будто бы просто так, размышляя вслух, готовясь к выступлению на Государственном Совете, который как раз и должен был обсудить некоторые вопросы, связанные с предложением о введении в стране «Подготовительного периода к объявлению Чрезвычайного положения», князь изложил Каверзневу почти все, что хотел.

По поводу действительной обстановки в стране, международного положения России, как оно выглядело на самом деле, а не на уровне обычной риторики, а также реальный (с точки зрения князя) путь выхода из прогнозируемой ситуации.

— Понимаете ли вы, Владимир Дмитриевич, что вся идея нашего Тихо-Атлантического Союза, вполне рациональная в день его создания и оправдывавшая себя следующие полсотни лет, на данный момент себя полностью изжила? Он превратился в аналог Священного союза периода революций, происходивших между Наполеоновскими войнами и Крымской войной. Если помните, те события доказали эфемерность монархической солидарности. И что? Чем это закончилось для России, с полной искренностью и простодушием исполнявшей взятые на себя обязательства? Всеобщим предательством, репетицией Мировой войны, когда большинство бывших союзников напали на нас в Черном, Балтийском, Белом морях, на Кавказе и на Камчатке! Нет, я не спорю, мы сейчас живем якобы спокойно, более того, процветаем, как не процветала ни одна известная в истории империя…