— Ежели бы это могло случиться, оно бы уже случилось с нашими аналогами. Разве не понятно — «они» (тогда еще «мы») вылетели туда, в качестве нас совершили наш же круг и снова вышли сюда же. Следовательно…

— Майя, он опять бред несет! — возмутилась Татьяна. — Это же получается замкнутое кольцо. Они туда, мы сюда. Потом они снова сюда, а мы — куда? — в голосе ее звучали изумление и обида.

— В чем и заключается парадокс, описанный в сотнях умных и не слишком книг. Который мы, просто для собственного удовольствия, призваны разорвать, — с прежней мефистофелевской улыбкой ответил Ляхов. — Иначе зачем вообще все?

Лично он сейчас развлекался. Таким именно способом подавляя нервную дрожь в самой сердцевине своего организма. Понятно ведь, что никакой он не супермен, подвержен тем же самым слабостям, эмоциям, страхам. Только способ выхода из стрессов у каждого — разный. В должности капитана Вадим до последнего соблюдал вытекающие из нее обязанности, стиль и манеру поведения. А вот обратился в рядового члена группы — и может вести себя, как хочется. Зато Тарханов теперь собран, напряжен, мрачен. По чину и обстановке.

Розенцвейг, он и есть Розенцвейг. Его иудейскую сущность, сопряженную с профессией неизвестно какие цели преследующего разведчика, попробуй, пойми. В какой-то книжонке, правильной или, наоборот, антисемитской, Ляхову некогда довелось прочесть, что еврейская философия запрещает анализировать прошлое и задаваться мыслями о будущем. Мол, веди себя достойно сегодня, соблюдая предписанные 650 рекомендаций и 383 запрета, а субботу — в особенности, все остальное будет определено не тобой, а тем, чье имя не называется. Отчего-то же он демонстративно отстранился от контактов с тем, кто был ему в «неведомых землях», по определению, ближе всех.

Наверное, так тоже надо.

С девушками и так все понятно. У них биология превалирует над логикой и даже благоприобретенными свойствами характера. И это — хорошо, как говорил один политический деятель.

Вот, например, только что Майя удалилась в заросли за пределы видимости. Вроде бы понятно зачем. Ляхова это не насторожило. Сделала бы то же самое Татьяна — сама собой возникла бы мысль, а вдруг опять ее позвало неведомое…

Но, вопреки чисто бытовому предположению, Майя вернулась через короткое время, сделав то, что Вадиму и в голову не пришло бы предположить. Она переоделась в те вещи, что были на ней в момент кратковременного, по словам Чекменева, заезда сюда, по пути с рыбалки домой. Узкие голубые джинсы, коричневые сапожки, лайковая курточка светло-кофейного цвета, под ней тонкий свитерок в цвет брюк. Аккуратная девушка. Как сложила тогда на израильской погранзаставе свои вещи в рюкзачок, так и достала их, целые и чистенькие.

Они же все за минувшие семь месяцев уже и забыть успели, на ком что было надето в тот роковой день.

Розенцвейгу, понятно, в его городском кремовом костюме совсем неуместно было по горам и пустыням бродить, так и остальные, не задумываясь, переодевались по обстановке сначала в армейские камуфляжи, потом во флотские «синие рабочие» и утепленные кожаные костюмы, идеально подходящие для вахт в открытом море и работы на палубе. А собственные, для случайной рыбалки предназначенные одежды разбросаны по частям где-то там, от сирийской границы до Одессы.