Но оказалось, что он не может перешагнуть порог этого скромного, невзрачного заведения. Поднявшись по ступенькам, он постоял перед дверью и спустился обратно на тротуар, почувствовав на мгновение, что у него кружится голова. Это просто нерешительность, и больше ничего, сказал он себе. Тем не менее он вернулся на другой берег реки, в свой “Гольденер Хирш”. В комфортабельном холле привратник в серо-зеленой ливрее тотчас же вручил ему его ключ. Том поднялся на автоматическом лифте к себе на третий этаж. Сняв свой жуткий плащ, он вытащил из карманов все, что там было, – сигареты, спички, смесь австрийских и французских монет. Французские он отобрал и ссыпал в верхний кармашек чемодана. Затем разделся и повалился в постель. Он и не думал, что так устал.

Когда он проснулся, было уже два часа, ярко светило солнце. Том вышел прогуляться. Он больше не искал Бернарда, а просто ходил по городу, как обычный турист, – вернее, не совсем как турист: у него не было никакой цели. Что все-таки Бернард делает в Зальцбурге? Как долго он собирается здесь пробыть? Том чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Хотелось что-нибудь сделать, но он не знал, что. Подойти к Бернарду и сказать ему, что Цинтия согласилась встретиться с ним? Попытаться убедить его? Но в чем?

С четырех до пяти часов Том был в подавленном настроении. Перед этим он выпил где-то кофе с ликером, а теперь находился на набережной в дальнем районе, расположенном вверх по течению реки, за Хоэнзальцбургом [77], в старой части города. Он думал о том, как изменились Джефф, Эд, а теперь и Бернард с тех пор, как началась эта авантюра с Дерваттом. “Дерватт лимитед” вмешалась даже в жизнь Цинтии, сделала ее несчастной, и это казалось Тому более важным, чем судьба трех мужчин. Она могла бы выйти за Бернарда и уже растила бы детей. Хотя это в равной степени касалось и Бернарда, и Том не мог бы объяснить, почему он придавал жизненной неудаче Цинтии особое значение. А вот розовощекие Джефф и Эд преуспевали, внешне их жизнь изменилась к лучшему. Бернард же в свои тридцать три или тридцать четыре года был как выжатый лимон.

Том планировал пообедать в ресторане своего отеля, который считался лучшим в Зальцбурге, но сейчас он был не в том настроении, чтобы поглощать изысканные блюда в шикарной обстановке. Вместо этого он направился вверх по Гетрайдегассе, мимо площади Бюргершпиталъплатц (название он прочитал на указателе) и, пройдя через старые городские ворота Гштеттентор, оказался в узком переулке, где не могли бы разъехаться две машины. Рядом с воротами возвышалась темная громада горы Мёнхсберг. Следующая улочка была такой же узкой и темной. Где-то здесь был маленький ресторанчик, вспомнил Том. Он нашел даже два, на дверях которых были вывешены почти идентичные меню: обед за двадцать шесть шиллингов – суп, венский шницель с картошкой, салат, десерт. Том зашел во второй из них, где над входом перпендикулярно стене торчала вывеска в форме фонаря: “Кафе Айглер” или что-то вроде этого.

За одним из столиков две темнокожие официантки сидели вместе с посетителями мужского пола. Из автоматического проигрывателя доносилась музыка; свет был притушен. Интересно, что это – какой-то притон, публичный дом или просто дешевый ресторанчик? Том не успел сделать и одного шага, как увидел Бернарда, склонившегося над тарелкой супа в одной из кабинок. Том в нерешительности застыл на месте.