Марджори выждала, пока поток бессвязных слов не сменился чуть слышным хлюпаньем.

– Я отдам тебе мои карманные деньги за месяц, – сказала она холодно, – и ты сможешь провести эту неделю, где тебе заблагорассудится. Тут поблизости есть вполне приличный отель…

Вероника захлебнулась слезами и выскочила из комнаты.

Через час, когда Марджори увлеченно сочиняла одно из тех ни к чему не обязывающих, восхитительно уклончивых писем, которые умеют писать только девушки, в библиотеку вошла Вероника – глаза у нее покраснели, но держалась она нарочито спокойно. Не глядя на Марджори, она взяла с полки первую попавшуюся книгу и сделала вид, что читает. Марджори, казалось всецело поглощенная своим делом, продолжала писать. Когда часы пробили полдень, Вероника с треском захлопнула книгу.

– Пожалуй, мне стоит купить билет на поезд.

Совсем иначе думала она начать эту речь, когда репетировала ее у себя в комнате, но так как Марджори не придерживалась отведенной роли – не умоляла ее образумиться, не просила забыть это недоразумение, – ничего лучшего Вероника не нашла.

– Подожди, я кончу письмо, – сказала Марджори, не оборачиваясь. – Я хочу отправить его со следующей почтой.

Еще минуту она деловито скрипела пером, потом обернулась к Веронике, как бы говоря всем своим видом: «Я к вашим услугам». И снова пришлось начинать Веронике.

– Ты хочешь, чтобы я уехала?

– Видишь ли, – прикинула Марджори, – раз тебе тут плохо, по-моему, прямой смысл уехать. Что толку чувствовать себя несчастной.

– А ты не считаешь, что простая доброта…

– Ради бога, не цитируй ты «Маленьких женщин»! – нетерпеливо прервала ее Марджори. – Они давно устарели.

– Ты так думаешь?

– Еще бы! Какая современная девушка станет жить, как эти пустышки?

– Они служили примером нашим матерям.

Марджори расхохоталась.

– Как бы не так! И потом, наши матери были вполне хороши на свой лад, но что они могут понять в жизни своих дочерей?

Вероника взвилась.

– Я прошу тебя не говорить так о моей матери.

Марджори снова расхохоталась.

– А я, помнится, не говорила о ней.

Вероника почувствовала, что ее отвлекают.

– Значит, ты считаешь, что вела себя по отношению ко мне хорошо?

– Я сделала для тебя все, что могла, и более того. Ты довольно тяжкий случай.

У Вероники набрякли веки.

– А ты себялюбивая, злая и вдобавок совершенно не женственная.

– Господи боже мой! – возопила Марджори. – Да ты просто дуреха! Такие девицы, как ты, прежде всего виноваты в бесчисленных нудных, тусклых браках, в том, что чудовищная бестолковость сходит за женственность. Представляю, каково приходится человеку, когда, пленившись разодетой куклой, которую он наделил всевозможными добродетелями, он вдруг замечает, что взял в жены жалкую, нудную, трусливую жеманницу.

Вероника даже рот раскрыла от изумления.

– Вечно женственная женщина! – продолжала Марджори. – Лучшие ее годы уходят на то, чтобы поносить девушек вроде меня, которые не тратят времени попусту.

Чем больше воодушевлялась Марджори, тем сильнее отвисала челюсть у Вероники.

– Можно еще понять, когда на жизнь плачется дурнушка. Будь я непоправимо дурна собой, я бы никогда не простила родителям, что они произвели меня на свет. Но тебе-то жаловаться не на что. – Марджори пристукнула кулачком. – Если ты рассчитываешь, что я буду хныкать вместе с тобой, ты ошибаешься.