— Вы думаете, это Гранд?

— Может, мы не будем строить предположения и узнаем наверняка? — Вениамин Андреевич улыбнулся, и вышел в коридор.

Спустя минуту он вернулся. Из-за плеча инженера выглядывала растрепанная черноволосая голова.

— Прости, что гадостей наговорил тогда. У отца в особняке каждый уголок снимается на видео, а если бы он узнал, что я с тобой общался в трущобах… звиздец был бы, — Гранд щелкнул зажигалкой, прикуривая, и жадно затянулся. — В доме курить нельзя, засекут — батя меня убьет. Так вот, если бы он узнал, то и тебя в живых не оставил бы, и меня отправил бы в какой-нибудь закрытый интернат для трудных детей с богатыми родителями, — мальчишка содрогнулся.

— Какой интернат, Гранд? Тебе ж уже четырнадцать, а туда только малолетних берут.

— Ну как тебе сказать… вообще-то мне тринадцать еще. И четырнадцать только через полгода стукнет. Вот и приходится пока что сидеть тише мыши. Не хочу туда опять… — его снова передернуло.

— Раз не хочешь, то давай даже говорить не будем. Ты мне лучше расскажи, как ты вообще в трущобы попал, а главное — что с вами случилось после ареста, с тобой и с Админом, — Стас тоже достал сигареты: курил он теперь очень редко, но сейчас хотелось ощутить знакомый табачный привкус на языке.

— Да что там могло быть… Админа отправили в какую-то корпорацию рабом на пять лет, а меня отец сразу забрал, как только узнал. Я хоть чип из руки и выковырял, когда сбежал, но по снимку сетчатки меня сразу опознали. И оказался я снова в этой гребаной дипломатической семейке, будь она неладна… — Гранд потянулся за новой сигаретой. — Хорошо еще, батя не узнал, что я джамп принимаю, а то сразу в интернат отправил бы.

— Как ты вообще оказался в Свободном городе?

— Да говорю же, сбежал. Тошнит меня от всех этих приемов, от политической возни корпораций и прочей мерзости. Помнишь, мы в трущобах шутили так мрачно, что обычно дерьмо всплывает, а у нас почему-то наоборот, на самое дно опускается. В трущобы, то есть. Так вот, на самом деле настоящее дерьмо и вправду всплывает. На самый верх. И все это дерьмо вокруг меня так и плавает. И воняет. А батя — самый вонючий из всех — хочет, чтобы я тоже таким дерьмом стал. Дипломатом или политиком, то есть. А мне противно.

— А ты кем хотел бы стать?

— Ты смеяться будешь, — Гранд весело ухмыльнулся. — Врачом. Хирургом и исследователем.

— Тебе ж от вида крови нехорошо делается, — рассмеялся Стас. — Какой из тебя хирург?

— Если бы была реальная возможность — то я бы эту боязнь переборол бы. Честное слово. Я раньше очень высоты боялся, но хотел прыгнуть с парашютом. В результате победил страх и таки прыгнул.

— И как?

— Ногу сломал при приземлении… — нехотя ответил приятель.

Оба расхохотались.

— И все же, почему врачом?

Гранд резко погрустнел.

— У меня же мама была… она умерла чуть больше трех лет назад, мне только десять исполнилось. От восточного туберкулеза. Осталась бабушка, мама мамы. Но она тоже умерла, год назад. От старости. Я после ее смерти и сбежал. Я потому и хочу стать врачом, чтобы найти лекарство.

— От восточного туберкулеза или от старости?